Спустя десять лет после этого разговора уже ясно обозначилось, что все-таки зачаток правого крыла у нас есть. "Русская" группа со своим специфическим опытом сыграла заметную роль в этом сдвиге.
С тех пор борьба между правыми и левыми достигала порой такого накала, что казалось могла перерасти в гражданскую войну. Идейно мотивированные противники готовы были уничтожить друг друга, и мне часто хотелось спросить: А где же центр? - Ну, т.е. "болото"? Все, вроде, борются за свободу и справедливость, но должен же кто-нибудь представлять обывателя, который хочет жить независимо от того, справедливо это или нет. Ведь устойчивость общества, его существование и благосостояние поддерживается золотой серединой. Как ни ругай середину, а без нее ни вода из крана не потечет, ни хлеб в магазине не появится. Казалось, в нашей стране нет центра. Одни лишь идеологи-правдолюбцы.
В 1999 пришел к власти Эхуд Барак. И начал свои переговоры с Арафатом. Кто был согласен, кто не согласен. Но все-таки была перспектива. Ведь переговоры были о мире! Ну, допустим, не тот будет мир, что мы ожидали, заберут у нас что-нибудь. Перес зато предлагал нам в море строить острова и таким образом расширяться. Тоже ведь блестящая идея. А также в области "компьюта" мы впереди планеты всей... И, главное, мир! ... Потом стали просачиваться слухи, что будто Барак слишком много отдает. Плохо, конечно. Но левые подбадривали - зато мир!
И вдруг выяснилось, что нет и мира. Не просто - сейчас нет, а нет его и в перспективе. Израиль опять вернулся к уровню 1947 года. Арафат еще подумает, посмотрит на наше поведение и решит, признать наше существование или нет!..
- Что же мы тут делали пятьдесят три года?
Ведь нас почти убедили, что мир зависит только от нас. Вот мы еще что-нибудь уступим, и будет мир. Неважно, если границы немного неровные или там дороги простреливаются - мы же к миру готовимся, не к войне. Те из нас, которые передовые, будут палестинцам помогать, а те, что им не доверяют, убедятся со временем... Но, нет - те взрывают автобусы, не глядя, кто едет, сторонники ли мира или сионистские фанатики. И по обывательским квартирам прямо палят - что же это такое? Сейчас Барак им покажет!
Но он что-то не показывает, а продолжает уступать, все больше и больше. И Арафат больше уже не обещает конца интифады. А доблестные его соратники, один другого круче, прямо с экрана объясняют, что мы для них все на одно лицо, и прогрессивные наши убеждения нас не спасут. Тут уж закрадывается страх и предательская мысль, что, если им и Иерусалим уступить, они, пожалуй, еще быстрее до нас до всех доберутся. Кто же нас спасет? Разве что, Шарон?
Неожиданно в сознании гражданина выплыла из прошлого и захватила воображение фигура Спасителя отечества, человека, который возьмет на себя непосильную для обывателя ответственность. Брал ведь уже много раз. И поведет. И прикажет... И не испугается.
Все благородное негодование, которое годами обрушивала на Шарона израильская журналистика опало как шелуха перед страхом обывателя. Выяснилась поразительная невосприимчивость народа к журналистике и равнодушие к пропаганде. Вдруг открылось, что инстинкт самосохранения не отмер в Израиле. Просто заглушен был до времени вольготной жизнью, умилением перед собственной справедливостью и разнообразием возможностей.
Генерал Де Голль, генерал Жуков, генерал Шарон. Такая роль не случайно выпадает генералам. Часто, именно строптивым генералам.
За пятьдесят лет вырос у нас средний класс. Идеология идеологией, справедливость справедливостью, а "коль дело-то до петли доходит", появился у израильтян и трезвый взгляд, и здоровый консерватизм. Аполитичное "болото" вспучилось и вручило Ариэлю Шарону свою судьбу. Выдержит ли он это в свои 73 года?
ДВА СЦЕНАРИЯ
По странному совпадению книга Александра Солженицына "Двести лет вместе" вышла в Москве почти одновременно с открытием Еврейского музея в Берлине, который был торжественно представлен в печати как "Две тысячи лет еврейской жизни в Германии" и неожиданно оказался самым посещаемым музеем в городе. Я не уверен, что до конца понимаю смысл этого повышенного интереса с немецкой стороны. Возможно, для молодого поколения немцев евреи превратились в экзотический объект, который, по уже неясным для них причинам, так странно повлиял на их собственный образ в глазах других народов. Почти никто из них не видел живых евреев, а если и встречал, не смог бы отличить от других. В чем там было дело?