Дульсинея Тарасовна стояла сзади. Она не подошла вплотную, а говорила с расстояния в несколько метров, но её скрипучий голос всё равно уничтожил тишину.
— Девочки, уйдите с края. Мост может продолжить разрушаться.
Я понимала её беспокойство, но каким-то образом чувствовала — больше здесь ничего не разрушится. То немногое, что осталось от асфальта подо мной, ощущалось абсолютно прочным, даже незыблемым. В ближайшие годы остатки моста не дрогнут, если, конечно, как предполагал бедный дед Венедикт, здесь не пройдёт ураган или не случится землетрясение.
Поскольку ни я, ни Яринка не пошевелились и вообще никак не отреагировали на её слова, Дульсинея Тарасовна пустила в ход тяжёлую артиллерию:
— Ваши мальчики не хотели бы, чтобы вы так глупо погибли теперь, когда столько уже пройдено и стольким уплачено.
Я начала подниматься. Не потому, что слова Дульсинеи Тарасовны попали в цель — просто больше не могла смотреть на медленно текущие воды Амура, отнявшие у меня Дэна. Это было всё равно, что глядеть в смеющиеся глаза смертельного врага, только что одержавшего верх. Яринка поднялась следом за мной, всхлипнула тихо, без слёз.
— Может… может, их течением унесло ниже? И там они выплыли?
— Может, — согласилась я без всякой надежды. Если кто-то успел выбраться из камнем идущего ко дну вертолёта и пробиться к поверхности, сумел бы он доплыть до берега? Берега руссийской и китайской сторон были одинаково далеко, но вполне в пределах досягаемости хорошего пловца. Вот только пловца, не обременённого обувью и верхней одеждой, как Ян. Что касается Дэна… я видела, как на него падали бетонные обломки.
— Пить хочу, — снова всхлипнула Яринка и беспомощно оглянулась.
Наши рюкзаки, как и рюкзаки Дэна и Яна, что мы сбросили с плеч, убегая от вертолёта, теперь наверняка покоились на дне Амура вместе с рухнувшим туда дорожным полотном. Белесый забрал свою поклажу в вертолёт. Остались только вещмешки деда Венедикта и Дульсинеи Тарасовны, но была ли там вода?
Загребая ногами по нагревшемуся асфальту, я добрела до тела убитого Бурхаевым старика, потянулась к его вещам, но увидела рядом куртку Дэна, сброшенную им незаметно для меня. И эта знакомая до каждого шва парусиновая куртка выглядела так обыденно, так привычно, словно одним своим существованием опровергала только что случившуюся непоправимую беду. Словно сам факт того, что она лежит здесь, терпеливо ожидая своего хозяина, может гарантировать возвращение Дэна…
У меня закружилась голова. Впервые я почувствовала, как реальность угрожающе качнулась вокруг, утрачивая стабильность, истончаясь, поддаваясь порывам безумия. Чтобы спастись от этого безумия, от иллюзий, страшных своей несбыточностью, я подняла куртку Дэна, прижала к себе, начала укачивать, как осиротевшее, оставшееся без хозяина животное. Из горла вырывались звуки, похожие на рыдания, но слёз не было.
И снова Яринка подхватила неподъёмную для меня ношу, разделила боль на двоих, просто подойдя ближе и позволив мне увидеть свою тонкую тень рядом с моей. Напоминая, что есть только я и она. Против всего мира.
Чувствуя, как реальность возвращается в привычные границы, незыблемые, пусть и невыносимо горькие, я повернулась к Дульсинее Тарасовне.
— Вы сказали деду Вене, что всё помните и сделаете. Куда нам дальше?
В глазах матери Михаила Юрьевича появилось неприкрытое облегчение. Наверняка она думала, что теперь ей придётся долго возиться с двумя ревущими как каспийские белуги малолетками, утешать, приводить в чувство и всячески убеждать двигаться дальше, в уже выбранном ею стиле а-ля «ваши-мальчики-не-хотели-бы…». Не бойся, бабуля, не придётся. Но я буду очень благодарна, если ты знаешь, куда и, главное, как нужно и можно выдвигаться с высящегося в полутора десятках метрах над водой мостового островка.
Я оглянулась на Яринку. Она стояла с поникшими плечами и осунувшимся от горя лицом, но не безвольная, не сломленная. Спокойно встретила мой взгляд и чуть заметно кивнула.
— Нам осталось сосем недалеко, — обрадованно засуетилась Дульсинея Тарасовна. — На тот берег и…
Она осеклась и начала озираться, словно только что обнаружив нас в захлопнувшейся ловушке.
— На тот берег, ага, — равнодушно кивнула Яринка. — Вы плавать умеете, баба Дуся?
— Когда-то умела, — ответила старая женщина, не обидевшись на «бабу Дусю». — Может быть, и сейчас смогла бы, но до берега мне точно не доплыть. Ни до того, ни до другого. Да и вам тоже.
С последним утверждением я могла бы поспорить. За месяцы пребывания в Оазисе мы с Яринкой не теряли времени и, пользуясь тем, что море было — вот оно, только выйди за дверь, научились плавать очень даже неплохо. Но озвучивать эту мысль я не стала. Ведь, если даже оставить все вещи и верхнюю одежду, даже если вода не окажется слишком холодной и не скрутит нас судорогами на середине пути, то не бросим же мы Дульсинею Тарасовну одну на разрушенном мосту?