Почувствовав, что мост опять закачался, я медленно опустилась на асфальт. Не потому, что испугалась или не хотела упасть: просто ноги стали ватными и перестали меня держать. Пространство вокруг колебалось и вращалось, но никто не закричал, не побежал, и я сделала отстранённый вывод: остатки моста по-прежнему неподвижны — это мой личный мир сейчас сотрясается в конвульсиях.
Яринка встала на колени, обняла меня, но смотрела на Михаила Юрьевича. Потребовала:
— Расскажите ей! Расскажите, когда!
— Ярина…
— Расскажите! Или я сама скажу, о чём догадалась!
Михаил Юрьевич опустился на корточки, чтобы наши лица оказались на одном уровне, заглянул мне в глаза.
— Дайника? Я понимаю, после того, что ты сейчас услышишь, ты будешь очень зла на меня… на нас. Возможно, возненавидишь. Но я призываю тебя оставить эмоции на потом, чтобы позаботиться о своём будущем. От решения, которое ты примешь, может зависеть очень многое — вплоть до судьбы государства.
Эти высокопарные слова меня ничуть не впечатлили, и я только смотрела на этого ставшего вдруг совершенно чужим пожилого мужчину с усталыми глазами.
— Твои родители, — сказал он, подождав, но не дождавшись от меня ответа, — были казнены четыре года назад по совокупности статей. Как и все взрослые из вашей деревни, кого удалось задержать. Церковь очень строга к тем, кто пытается так или иначе вырваться из-под её крыла.
Мир перестал качаться и замер, изменившийся до неузнаваемости. Ставший пустым и плоским, как небрежно раскрашенная декорация. Теперь, когда в нём не стало ни Дэна, ни моих родителей, надежда на скорую встречу с которыми двигала мною последние дни и часы, он перестал иметь какое-либо значение. И от этого стало неожиданно легко. Легко не на душе, нет: на душу легла гигантская глыба грязного льда, которая, если и растает когда-нибудь, то ещё очень-очень нескоро. Зато я получила абсолютную свободу. Больше ничего не имело значения, любые действия лишились последствий, а причинно-следственные связи исчезли. Можно всё!
Можно, например, встать, вырвавшись из кольца Яринкиных рук, подойти к горке сложенных ранее вещей, потянуть оттуда замшевую сумку Ральфа, дёрнуть молнию, запустить руку внутрь. И прижать приклад арбалета к плечу, направляя его прицел в грудь ничего ещё не понявшему Михаилу Юрьевичу.
— Дайка! — предостерегающий голос Яринки прозвучал одновременно с испуганным возгласом Дульсинеи Тарасовны. Молчаливые «ребята» встрепенулись, оживились, а один из них, тот, что стоял ближе ко мне, змеиным движением запустив руку за пазуху, вынул маленький, словно игрушечный пистолет, еле видневшийся в его широкой ладони.
Не двинулся только Михаил Юрьевич. Не двинулся и не отвёл глаз, спокойно глядя мне в лицо — словно был согласен, что я имею полное право убить его за то, как жестоко он обманул меня, преследуя свои цели.
— А ну положи лук! — рявкнул мужик с пистолетом, и я криво усмехнулась. Лук! Да уж, лучше бы этим дурилам и дальше молчать.
Но Михаил Юрьевич, не оборачиваясь, что-то коротко сказал, и дуло пистолета растерянно опустилось.
— Дайника, — наш лидер был серьёзен и почти торжествен, — Дайника, я знаю, что виноват перед тобой. Очень. Но я пошёл на этот обман осознанно. Есть цели, которые оправдывают средства. Прости.
Я открыла рот, но заговорить смогла только со второго раза.
— Почему?! Почему вы просто не попросили меня отправиться искать беглецов?! Я бы пошла! Если бы вы объяснили всё! Если бы объяснил Дэн…
Я осеклась. В голову пришла ужасная мысль — а если Дэн знал?! Что, если Дэн знал об этом чудовищном обмане и ничего мне…
— Никто больше не знал! — отрезал Михаил Юрьевич, прочитав мои мысли благодаря той необъяснимой телепатии, что иногда возникает между людьми в пронзительные до бритвенной остроты моменты их конфликта. — А тем более Денис! Я же видел, как вы смотрите друг на друга. Он бы не смог ничего скрывать от тебя.
Облегчение, испытанное мной, было таким сильным, что слегка подтопило краешек ледяной глыбы, лежавшей на душе. Я даже чуть-чуть опустила арбалет и смогла повторить свой последний вопрос уже спокойнее.
— Почему просто не попросили меня?
— Потому что это не давало стопроцентной гарантии твоего согласия, — без каких-либо эмоций ответил Михаил Юрьевич. — Ты могла сказать «да», но могла сказать и «нет». Кроме того, не будь у тебя личной заинтересованности, ты бы не рвалась вперёд отчаянно и без оглядки, так, как это было нужно. И ты бы не захотела расставаться с друзьями по пути.
— Значит, это правда, что по вашим планам до конца должна была дойти только я?