— Ярин…
Плечом к плечу мы медленно подошли к перилам, не сводя глаз с дрожащего жёлтого огонька. Огонёк слегка раскачивался вверх-вниз и, кажется, приближался.
Подруга сообразила первой.
— Лодка! — задохнулась она. — Эти… возвращаются!
Эти: Михаил Юрьевич, его «ребята» и Дульсинея Тарасовна… хотя нет, Дульсинею Тарасовну, скорее всего, оставили на берегу — несомненно возвращались. Возвращались, удивлённые и встревоженные диковинной иллюминацией, устроенной нами над ночной рекой. Возвращались, твёрдо намеренные на этот раз забрать нас с остатков моста, пусть даже силой. Сделать это под видом заботы и нежелания оставлять двух малолетних дурёх на верную смерть в диком краю, а на самом деле — вновь преследуя свои цели и выгоды.
— Ну что, поплывём? — опять спросила Яринка, и на этот раз я ответила:
— Да!
Поплывём, потому что, несмотря на всё произошедшее, я не хочу стрелять ни в Михаила Юрьевича, ни в кого-либо другого. Поплывём, потому что, даже если впереди нас никто не ждёт, это лучше, чем возвращаться назад. Поплывём, потому что Яринка права, и мы в одном шаге от исполнения своей некогда заветной мечты — вырваться за железный занавес Руси, попасть на Запад… и ничего, что он вдруг оказался на Востоке.
У меня не было времени попрощаться ни с Пчёлкой, которая так и осталась лежать там, где я её выронила, ни с курткой Дэна, ни с самим этим скорбным местом, где мы мы в последний раз были вместе. И, наверное, к лучшему: очередного прощания я могла уже и не выдержать.
Мы начали торопливо выбираться из платьев, из дурацких неудобных закрытых платьев, которые так раздражали нас, уже привыкших в Оазисе к джинсам и шортам. Под платьями, благодаря всё той же руссийской чопорной «моде», были у меня и у подруги ещё лёгкие комбинации, иначе отправляться бы нам в опасный заплыв нагишом. Платья упали на асфальт, за ними последовала обувь, за обувью — колготки. Когда мы, босые, налегке, чувствуя голой кожей ласку ночной прохлады, побежали к краю моста, я впервые со времён нашего с Бранко путешествия на машине по бесконечным дорогам, почувствовала себя по-настоящему свободной.
Ой-ой-ой… мысль, что мы слишком поторопились бросать обувь, пришла мне в голову, как это обычно бывает, опосля, когда узкие ступеньки-скобы больно впились в незащищённые ступни. Яринка, следовавшая за мной, тоненько взвыла и заспешила вниз, чуть не наступая пятками мне на макушку. Так что получилось даже лучше: мы с ней спикировали к воде, как чайки, не успев испугаться ни высоты, ни темноты, которые, дополняя друг друга, делали этот спуск весьма рискованным.
И снова — ой-ой-ой! Вода Амура, казавшаяся такой спасительно прохладной при дневной жаре, сейчас обожгла холодом. Вода не привычного мне Чёрного моря, но сибирской реки, неласковой к ночным купальщикам.
Скобу, за которую держалась руками, я отпустила сразу, лишь только пальцы ног почувствовали влагу, и поэтому окунулась в реку с головой. Вынырнула, вытаращив глаза и молотя руками, хотела предупредить Яринку, чтобы погружалась постепенно, но дыхание перехватило от озноба. Так что подруга разделила мою участь и снова заверещала.
Здесь, под мрачной громадой разрушенного моста, в темноте и холоде, безумная идея добраться вплавь до берега уже не казалась такой осуществимой. Да и сам берег отодвинулся вдаль, стал тонкой чёрной полоской на горизонте, от которого нас отделяли десятки метров зловещей глубины. И теперь мы беспомощно барахтались, глядя друг на друга, не смея ни начать путь к намеченной цели, ни вернуться на мост, пока не стало слишком поздно.
Всё решило течение, силу и скорость которого мы недооценили. Пока я и Яринка набирались решимости, восстанавливая дыхание после погружения в неожиданно холодную воду, нас уже незаметно отнесло в сторону. А мост, только что закрывавший небо над нашими головами, отодвинулся вбок и продолжил удаляться, покачиваясь на фоне звёзд.
— Нас уносит! — испуганно сказала Яринка, лязгая зубами. И тогда я приняла решение.
— Поплыли! Заодно согреемся.
Прежде чем рвануться к желанному берегу, я оглянулась назад, на Благовещенск. Огонёк приближающейся лодки по-прежнему светил из темноты, но ещё слишком далеко, чтобы её пассажиры могли нас увидеть или услышать. Это было хорошо, но одновременно пугающе. Если вдруг… мне не хотелось об этом думать, но, если вдруг что-то пойдёт не так, лодка не успеет нам на помощь.
Сначала казалось, что течение помогает плыть, мягко подталкивая в правый бок и поддерживая на поверхности. Оно могло бы быть потеплее, но сейчас, благодаря движению, холод почти отступил. Мы с Яринкой держались в паре метров друг от друга, не разговаривали, сосредоточившись на дыхании, на размеренных гребках, каждый из которых теперь был следующей маленькой промежуточной целью на пути к одной — самой важной, преследуемой нами с давней и такой же звёздной ночи, как сегодняшняя. Памятной ночи в сосновом лесу, когда мы впервые заговорили о Западе.