Бедолаге Бранко места в машине не осталось, и его, не долго думая, запихнули в багажник. Бранко не возражал, он вообще вёл себя вполне достойно, невозмутимо смотрел поверх голов, не издал ни звука и не удостоил никого взглядом — даже Романа Ильича. А вот тот, напротив, смотрел на Бранко всё время, и было в его глазах, как мне показалось, неподдельное сожаление.
Севший за руль молодчик рванул с места так, что меня вжало в спинку сидения, мягкого как пух. И, пусть я совершенно не разбираюсь в автомобилях, но по ощущениям машина Бурхаева была даже лучше и дороже, чем у Ховрина или Роба.
На этот раз путешествие оказалось дольше. Пустынная дорога возле приюта осталась позади и сменилась оживлённой трассой, потом — многополосным шоссе, где мы мчались в окружении сотен других машин, сотен других людей, ни одного из которых я не могла позвать на помощь. Пару раз мелькнула мысль сделать ход конём, свой коронный номер с неожиданным выкручиванием руля в пропасть. Только где здесь пропасть? Впрочем, наверное, можно неплохо разбиться и на шоссе, среди плотного автопотока, только как быть с Бранко? Хорошо ли будет принять такое решение и за него тоже? Но, пока я предавалась этим размышлениям, вопрос решился сам собой. Машину слегка тряхнуло, я пошевелилась в попытке сесть поудобнее, и тут же тяжёлая ручища Бурхаевского громилы легла мне на плечо, впечатала в сидение и больше уже не отпускала. Похоже, ребятушки у отца Яна были натасканы получше ховринских.
Сам Бурхаев всю дорогу молчал, в отличие от того же Ховрина, начавшего меня стращать с начала пути. И это молчание выглядело куда более зловеще. Украдкой, искоса, я поглядывала на Яринкиного мучителя и всё больше убеждалась, что он по-настоящему, без капли притворства спокоен, уверен в себе и полностью удовлетворён происходящим. В конце концов, я не выдержала испытания тишиной и заговорила сама:
— Куда вы нас везёте? Что вам от меня надо?!
Ответа не последовало, только лапа рыбоглазого молодчика сжала моё плечо сильнее. Я не обратила на это внимания.
— Почему бы вам не оставить в покое и меня, и Бранко, и Яна? Ваш сын уже взрослый, он сам может решить, где и как жить!
Это подействовало. С жабьего лица Бурхаева слетело равнодушие, он повернулся ко мне, злобно сузив глаза:
— Решать, где и как жить, украв мои деньги?! Бросив и опозорив семью ради шлюхи?! Да я вас, щенков, всех одной кучей в асфальт закатаю, а сверху танком проедусь!
— Вы всё равно их не найдёте! — я сменила тактику. — Я ничего не поняла в этой записке, не знаю, где они!
Бурхаев дребезжаще рассмеялся.
— Не ври, пройдоха. Я же видел, как ты из леса вышла — улыбалась до ушей, цвела и пахла. С чего бы? Так что всё ты поняла и всё мне расскажешь, не сомневайся.
Я хотела промолчать, но не смогла. Почему-то хотелось разговаривать с Бурхаевым, это казалось безопаснее молчания.
— Отпустите хотя бы Бранко! Он здесь ни при чём.
— Ну, нет, вот он-то мне в ближайшее время как раз очень пригодится, — при этих словах отец Яна усмехнулся так зловеще, что я не нашлась с ответом, и остаток пути мы проделали в тишине.
Солнце уже успело подняться в зенит, когда машина привезла нас к воротам очередного роскошного особняка. Но, если дом Роба-Романа походил на белоснежный дворец, то здесь был скорее готический замок. Строение из тёмного камня с узкими высокими окнами, в окружении тенистых деревьев и глухого металлического забора.
Меня выволокли наружу, щурящегося от света Бранко извлекли из багажника.
— В подвал их, — распорядился Бурхаев, направляясь к дому. — Я сейчас подойду.
Так я и оказалась в подвале с единственным крохотным окошком под потолком, с наваленными у стены деревянными поддонами и двумя ржавыми железными стульями, о предназначении которых узнала незамедлительно. К ним бравые ребята пристегнули нас с Бранко наручниками, так что скованные руки оказались за холодными и твёрдыми спинками стульев.
Бурхаев не заставил себя ждать. Спустился вниз, уже переодевшийся из брюк и рубашки в лёгкий спортивный костюм со шлёпанцами на босу ногу. Вид его был бы совсем домашним и безобидным, не окажись в руках подозрительного предмета — чего-то, напоминающего плойку для завивки волос, которыми пользовались девушки в Оазисе, только с деревянной ручкой и загнутым металлическим концом.