Первые инструкции мы получили сегодня же вечером. Точнее, получил их Белесый, потому что сейчас и в дальнейшем Михаил Юрьевич пожелал общаться только с ним. Мотивы такого решения остались для нас загадкой, ведь, если рассуждать логически, виноват бывший охранник был не меньше и не больше остальных. Белесый не скрывал самодовольства, когда протянул руку за единственным в нашем распоряжении телефоном. Он улыбался, пряча гаджет в карман, а я готова была визжать от досады — ведь теперь шансы избавиться от этой бледной занозы таяли на глазах.
И не я одна была недовольна таким распределением ролей. До сих пор мы привыкли считать Дэна нашим негласным лидером. Это никогда не обсуждалось, но казалось естественным и правильным. Видеть же главного в Белесом не хотел никто. И в знак протеста на вечернем совете было решено всем обзавестись своими телефонами, чтобы быть на постоянной связи друг с другом, а в случае нужды дозвониться до Михаила Юрьевича напрямую, без ненужных нам посредников. Кое-какие деньги у нас были: Дэн получил их на дорожные расходы вместе с паспортами и билетами.
— Должно хватить, — успокоил он меня. — Мы возьмём самые простенькие трубки.
— Для Бранко тоже? — я вспомнила то, что посулила сербу, когда уговаривала отправиться с нами. Если получится исполнить обещание и дать ему возможность поскорее связаться с Доннелом, то хоть на этот счёт моя совесть будет спокойна.
— Для всех, — кивнул в темноте Дэн, — Это необходимо на случай, если мы вдруг окажемся оторваны друг от друга. А такое очень даже возможно.
— Почему ты так думаешь?
Дэн помолчал, посопел, но всё-таки ответил, понизив голос почти до предела слышимости:
— Не нравится мне, что Яну и Иге оставили их настоящие имена. Юрьич обмолвился, что это понадобится, чтобы направить погоню по ложному следу, а значит, ребятам скорее всего придётся ехать куда-нибудь отдельно от нас. Я вообще подозреваю, что до конечной цели должна будешь добраться только ты.
Я ошарашенно молчала. Удивил даже не столько сам факт того, что нас используют втёмную, словно пешки в некой игре, сколько то, что Дэн понимает это, но всё равно едет.
— И что делать? — потерянно спросила я, не найдя других слов.
— То, что должны, — просто ответил друг. — То, что скажут.
Белесый у себя на верхней полке громко всхрапнул, словно соглашаясь с этими словами.
— Но, Дэн, — я всё ещё не понимала, куда он клонит, — разве ты не хочешь знать, к чему нас всё это приведёт? Почему мы должны делать только то, что скажут? Мы же можем поставить Михаилу Юрьевичу условие — либо все мы до конца вместе и не расстаёмся, либо пусть посылают кого-нибудь другого!
— Я не стану этого делать, — так же спокойно, но непоколебимо ответил Дэн.
— Почему?! — я забыла, что нужно говорить шёпотом, и почти вскрикнула, отчего Белёсый снова всхрапнул и заворочался во сне. Мы подождали, пока он затихнет, и это дало мне немного времени, чтобы начать самую малость понимать позицию друга.
— Ты что же, — теперь я шептала еле слышно, — готов… как там сказал Михаил Юрьевич? Ставить общие интересы выше своих?
Мои волосы шевельнулись от лёгкого дуновения, и я поняла, что Дэн беззвучно смеётся в темноте.
— Эх, малявка, — его губы почти касались моего лба. — Я даже завидую твоей способности жить одним моментом. Ты не заглядываешь вперёд, не интересуешься ничем, что не касается тебя напрямую. Это, наверное, здорово. Для тебя. Но ответь: ради чего, начиная с приюта, мы всё это затеяли? Для чего были запрещённые книги, прогулки, стрельба из рогаток, ваш с Яриной побег? Разве мы с тобой не говорили, как хочется всё изменить? И что для этого нужно найти тех, кто думает так же, как и мы? Других.
Мне очень не хотелось отвечать. Я понимала, что мой ответ разочарует Дэна, возможно, даже оттолкнёт, но промолчать, а тем более соврать, тоже не могла.
— Я хотела только убежать на Запад, как сказала мне моя мама. Я всё делала лишь для этого.
— Знаю, — как ни странно, голос Дэна звучал по-прежнему доброжелательно. — Но тогда ты была ребёнком. Сейчас тебя, конечно, тоже нельзя назвать взрослой, но неужели ты с тех пор совсем не стала мыслить иначе?