Яринка и Ян опечалились разлуке с сербом, к которому успели привыкнуть, но были рады за него и прекрасно понимали: трудно найти более несовместимые вещи, чем Бранко и дальневосточная Сибирь. Зато арбалет, моя новая «Пчёлка», произвёл на друзей неизгладимое впечатление. Даже Белесый на минуту прекратил изображать единственного взрослого среди оравы заигравшихся детишек — и вертел оружие в руках с мальчишеским восхищением на лице. Правда, тут же не преминул сказать, мол, мне такая вещь, как корове седло, и лучше бы доверить её опытным мужским рукам. На что Дэн и Яринка, видевшие мою стрельбу из рогатки и знающие судьбу Ховрина, лишь снисходительно усмехнулись. А Ян, имевший дело с дорогими вещами, посоветовал не оставлять без присмотра ни сам арбалет, ни сумку, в которой тот был мне передан. Его совету я вняла: когда мы вышли прогуляться на стоянке в Улан-Удэ, взяла подарок Ральфа с собой и не выпускала из рук до возвращения в вагон.
Дальнейший отрезок пути мы провели в относительном покое и тишине. Утомившиеся после вчерашнего веселья вахтовики притихли и мрачно поглядывали в окна, угнетённые неизбежно приближающимися вместе с Читой трудовыми буднями. Нас же беспокоили совсем другие мысли.
Михаил Юрьевич не позвонил вчера, и поэтому мы до сих пор не ведали своей следующей промежуточной цели. А когда Белесый сам попробовал дозвониться в далёкую теперь Москву, номер оказался недоступен. Пока нас это не сильно беспокоило — мы знали, что время до Благовещенска ещё есть… или до Читы, если потом связь действительно пропадёт. Ян предложил подойти к начальнику поезда, уточнить этот вопрос, но Дэн рассудил, что не стоит привлекать внимание своей полной неосведомлённостью о здешних краях. Его и так уже достаточно привлекла Яринка, ляпнув про другие поезда. И мы решили просто ждать.
Разговаривать особо не хотелось, в основном — из-за присутствия Белесого, который всем своим видом выражал недовольство. Мы отвечали ему тем же, а я уже не в первый раз подумывала, что от бывшего охранника пора избавляться. Тем более что с пропажей телефонной связи он больше не сможет быть посредником между нами и Михаилом Юрьевичем, а значит, станет не нужен. Может, стоит договориться с друзьями и бросить его в Благовещенске? В том, что Белесый не пропадёт, я не сомневалась, да и, честно говоря, его дальнейшая судьба мало меня беспокоила.
Вечером мы в молчании поужинали остатками припасов и стали укладываться спать. Хотя это громко сказано: постели в поезде не предусматривались, и всё отхождение ко сну заключалось в том, чтобы просто лечь на полку, желательно подложив что-нибудь под голову. Я подложила сумку с арбалетом, и, хотя сделала это только для того, чтобы обеспечить ей сохранность на ночь, в глазах Дэна промелькнула боль.
Посреди ночи нас разбудило шарканье множества ног. Приподняв голову, я увидела, как наши попутчики-вахтовики, теперь трезвые и угрюмые, в накинутых куртках, с баулами на плечах, друг за другом двигаются по проходу вагона на выход. Поезд стоял, но, повернувшись к окну, я не увидела там ничего, кроме темноты.
— Чита, — шепнул внизу Дэн. — Кажется, дальше мы едем одни.
Торопливо свесив ноги, я спустилась к нему, села рядом, прижалась плечом. Напротив нас, тоже разбуженные, сонно щурились Яринка и Ян, а вереница вахтовиков из последних пяти вагонов всё тянулась и тянулась мимо.
Когда последний, почему-то голый по пояс, скрылся в дверях тамбура, мы отмерли.
— Будем выходить? — спросил Ян, нашаривая на полу обувь. — Сколько стоим в Чите?
Ответить ему никто не успел: ватную, такую непривычную тишину пустого вагона нарушила громкая мелодия звонка. Мы подскочили от неожиданности, но выше всех подлетел, чуть не свалившись с боковой полки, спавший до того Белесый, в чьём кармане и надрывался телефон. Ошарашенно моргая, он торопливо достал его, чуть не уронив на пол, уставился на экран, и по бледному лицу разлилось такое облегчение, что мы все тоже невольно выдохнули.
— Да, Михаил Юрьевич! — радостно заговорил в трубку бывший охранник. — А мы вас уже потеря…
Фраза оборвалась на полуслове, а сам Белесый замер. Водянистые глаза расширились и стали пустыми.