Там разрушений было меньше. Всё представляющее собой хоть какую-то ценность давно растащили, зато сохранилась относительная чистота и не наблюдалось такого погрома, как внизу. Взявшись за руки, мы с Дэном медленно двинулись прочь от эскалатора, стараясь не тревожить здешнюю тишину. Вещи, годные для растопки костра, нашлись без труда, и уже скоро мы стали обладателями трёх деревянных стульев и вороха обёрточной бумаги. Но так сразу уходить не хотелось: тем более, нам как раз открылось очень интересное, с моей неискушённой точки зрения, место. Просторный круглый зал, заставленный множеством разноцветных пластиковых столов и стульев, большинство которых сейчас были опрокинуты или сдвинуты в полном беспорядке, словно кто-то в панике метался между ними.
— Столовая? — шёпотом предположила я, и Дэн кивнул.
— Почти угадала. Раньше это называли фудкорт, от английского «фуд» — еда. Здесь продавали разные блюда и напитки, и люди, пришедшие за покупками, могли перекусить и отдохнуть.
— От английского? — недоверчиво протянула я, касаясь рукой одного из лёгких, как игрушка, столиков. — Разве не запрещено употреблять такие слова?
— Запрещено, конечно. Но фудкорты были ещё до хреволюции.
— До чего? — я уставилась на Дэна, заранее улыбаясь.
— До Христианской революции, — тоже с улыбкой пояснил он. — Мы её иногда так сокращённо называем — хреволюция.
Я, не выдержав, расхохоталась, но испуганно прикрыла рот рукой, когда эхо моего смеха гулко заметалось под высоким потолком.
— Ну да, звучит идиотично, оттого и смешно, — Дэн взял меня за руку и повёл по залу, продолжая рассказывать на ходу. — Но фудкорты запретили не из-за названия. Просто здесь обычно продавали еду быстрого приготовления, она была очень вредной и жирной, с различными химическими добавками, вызывающими привыкание, а поставляли её с Запада. Железный занавес упал, поставки прекратились, фудкорты закрылись, нация похудела и поздоровела…
— И отупела, — добавила я, любуясь висящим под потолком огромным изображением круглого бутерброда, накрытого сверху другим таким же бутербродом, с торчащими между ними в разные стороны кусочками различной снеди. Вот интересно — а как же такая конструкция должна была помещаться во рту?
— И отупела, — грустно согласился Дэн, касаясь сумки Ральфа, висевшей у меня на плече. — Не устала ещё нести? Помочь?
— Что? — я остановилась, вспомнив, зачем взяла сумку с собой. Ещё раз огляделась вокруг (да, этот просторный зал как ничто другое подходил для задуманного) и попросила Дэна. — Поможешь разобраться с Пчёлкой? Я ещё никогда не стреляла из арбалета.
В четыре руки мы извлекли на свет сначала колчан со стрелами, затем само оружие, грозно поблёскивавшее металлом в сером свете пасмурного дня. За тугую тетиву зацепилась книжица-инструкция. Я взяла её и хотела уже кинуть обратно в сумку, думая, что мы с Дэном вполне способны разобраться во всём самостоятельно, но книжица внезапно раскрылась от моего неловкого движения, и на пол с тихим шорохом выпал запечатанный белый конверт.
Глава 14
Туман
Мы уставились на конверт, как на ядовитую змею. Он лёг на пыльный пол — и светился там безупречной белизной, словно бросая вызов окружающей серой затхлости. У меня пересохло во рту, и я не сумела заставить себя его поднять — это за меня сделал Дэн. Нагнулся, взял конверт двумя пальцами, словно боялся испачкаться, и протянул мне.
— Возьми. Это, наверное, от твоего Доннела.
— Доннел не мой! — возразила я, но конверт взяла. Внутри него, склеенного из плотной и бархатистой на ощупь (дорогой, разумеется) бумаги, ощущался сложенный не то вдвое, не то вчетверо лист.
Повернувшись лицом к ближайшему разбитому окну, я попыталась разглядеть содержимое конверта на свет и увидела ровные ряды рукописных строк. Я много раз сидела рядом с Ральфом в номере «Айсберга», когда ему приходилось работать, в том числе — заполнять и подписывать документы, так что сейчас легко узнала его ровный, почти без наклона почерк.