— Письмо? — спросил Дэн. — Откроешь? Или хочешь прочитать его одна?
Я медленно опустила руку с конвертом и повернулась, чувствуя неожиданно сильную досаду на них обоих: на Доннела — за то, что упрямо не желает кануть в прошлое и продолжает напоминать о себе даже с расстояния в тысячи километров, на Дэна — за то, что каждый раз, когда это случается, он как будто бы вежливо отходит в сторону, уступая меня Ральфу!
Пару секунд я смотрела на любимого, который, как мне показалось, преувеличенно невинно хлопал ресницами, потом сжала конверт в руке, заставив дорогую бумагу захрустеть, сминаясь под пальцами, и зашагала к окнам в конце зала. Ничего не понимающий Дэн после короткого замешательства двинулся следом, но не успел вмешаться, когда я без размаха швырнула конверт в пустоту между металлическими рамами, вниз, на мокрую улицу пустого города.
Конверт на миг взмыл к небу, как бумажный самолётик, но не удержался в прозрачном, без малейшего следа выхлопных газов, воздухе и начал падать, вращаясь вокруг собственной оси.
Отмерев, Дэн бросился к окну, высунулся наружу, рискуя пораниться торчащими из рам осколками разбитого стекла, проводил конверт взглядом до самой земли и лишь затем растерянно обернулся ко мне.
— Дайка… зачем?!
— Затем, что Доннел — не мой! — отчеканила я. — Затем, что мне от него ничего не нужно, и мне всё равно, что он там написал! Я хочу начать новую жизнь, с тобой! Поэтому давай с этой минуты считать, будто никакого Доннела никогда и не было!
Дэн уже набрал в грудь воздуха для ответа, но почти сразу шумно выдохнул, одновременно беспомощно разводя руками, признавая своё поражение. И сказал только:
— Как хочешь, малявка.
Я ещё какое-то время пристально и подозрительно смотрела не него, пытаясь убедиться в серьёзности ответа, потом вернулась к оставленному на одном из столиков арбалету. Да, знаю, я сказала, что мне ничего не нужно от Ральфа, но арбалет не был его подачкой, не был милостью — это просто моя «Пчёлка» выбрала такой путь, чтобы вернуться ко мне.
Когда мы с Дэном, последние из всех, спустились вниз, дед Венедикт с важным видом уже разводил костёр. Кроме деревянных стульев для растопки, мы принесли с собой ещё и два пластиковых, взятых с фудкорта, лёгких, как пёрышки. Они предназначались для Дульсинеи Тарасовны и деда Венедикта, потому что сажать старых людей на пол или обратно на мокрую телегу показалось нам не очень вежливым. Но игрушечные на вид цветные стулья понравились всей компании, и Белесый с Яном, услышав, что на четвёртом этаже таких полно, тут же умчались наверх. А вернулись не только со стульями для всех, но и с одним столиком, который с грохотом скатили перед собой по эскалатору. И к тому времени, когда разгорелся костёр, у нас была почти домашняя обстановка, очень кстати дополненная запахом кофе из термоса деда Венедикта. Еды, как и предупреждал Белесый, осталось негусто, но радовала и она. Все жутко проголодались и так торопились заморить червячка, что какое-то время в подземном паркинге слышался только треск огня да жадное чавканье.
Голод отступил, одежда просохла, зато дала о себе знать усталость, моральная и физическая. Все начали зевать, клевать носами, и тогда дед Венедикт, единственный среди нас выглядевший по-прежнему бодрым, разочарованно протянул:
— Иэх, молодёжь… и в разведку с вами не пойти. Если сейчас не отдохнёте, дальше придётся на себе тащить. Идите-ка наверх да найдите себе сухое местечко, чтобы вздремнуть дотемна, время есть. Разбужу потом.
Дважды никого просить не пришлось: не остановила даже мысль о повторных карабканьях по балюстраде эскалатора. Как выяснилось, все, исследуя свой этаж, успели заприметить то самое сухое местечко, о котором сказал дед Венедикт. У меня и у Дэна таковым оказался, конечно же, фудкорт, где, помимо стульев и столов, вдоль стен тянулись узкие диванчики. В один из таких диванчиков я несколько раз выстрелила из арбалета. В мягкую обивку стрелы входили легко и глубоко — но так же легко они входили и в гипсокартон, и в дерево, и в пластик. А уцелевшие витрины разносили в мелкое стеклянное крошево. Моя Пчёлка, как всегда, оказалась на высоте, а я не утратила навыков меткой стрельбы, хоть и пришлось приноравливаться к новому оружию, к его весу, к тугому ходу тетивы и непривычному плечевому упору.
За окнами серая хмарь пасмурного дня уже переходила в вечерние сумерки, и заброшенный торговый центр начал наполняться тенями. Мы с Дэном добрались до четвёртого этажа, прежде чем темнота окутала фудкорт, и благодаря этому сумели выбрать диванчик, сохранившийся лучше остальных. Он был очень узким, но и нас не отличало плотное телосложение, а возможность греться друг о друга во сне только радовала, поэтому мы поспешили улечься, пока просохшая одежда ещё хранила остатки тепла от костра. Я уткнулась лицом в грудь любимому и почти сразу начала засыпать, уплывать от действительности в такую же серую хмарь, как та, что царила снаружи, но Дэн не позволил мне этого. Легонько коснулся губами виска.