– Еще разок попробую, – отвечал ему Иван, – а вдруг я чем этому Иисти и приглянусь. Я его обманывать не собираюсь. Половину денег ему отсыплю. Так и поделимся: ему за сохран, а мне за терпение.
Тут и засмеялась вся команда. Вечером Иван в лодку прыг и на середину реки давай выгребать. Тут чует он, однако, что лодка ни с места не двигается, будто на камень подводный налетела. Повернул Ваня голову, чтобы вперед посмотреть – глядь! – а там девица давешняя сидит да улыбается.
– И куда же, Ванюша, ты опять собрался? Неужели опять воду мутить да кошель ловить? – спрашивает она.
– Маша! Да откуда же ты в лодке взялась? Ведь не было тебя! Вот ведь радость, давай тебя хоть на лодке прокачу. Люба ты мне, Марья!
На то, однако, девушка ему уже серьезно отвечала:
– Ваня, милый, и ты мне люб с самой первой минуты, как тебя увидала! И на лодке этой хоть на край света с тобой плыла бы, да не судьба мне! Тяжек мне воздух земной, не могу я долго им дышать. Разве ты не догадался ещё, что русалка я, хотя когда-то и была человеком?
– Это не про тебя ли мне капитан наш – Ефрем Селиверстович – рассказывал? Что купец Яков тебя, будто бы, выкрасть хотел, да ты не далась и с лодки в реку бросилась? Неужто так и впрямь бывает, что человек в русалку может обратиться?
– Сам теперь видишь, что может. Пожалел меня, сироту, хозяин речной – Иисти. Любит он меня, словно дочь родную. Потому и отпускает меня в мир земной, чтобы не скучно мне было между рыб да нерпушек с русалками. Только сейчас речь не о том, Ваня. Время мое земное сейчас закончится, поэтому спрошу: ты кошель купеческий всё еще хочешь добыть?
– Хочу, Маша, ведь мне перед товарищами моими стыдно будет, коли ничего не найду. Я ведь им слово дал, что непременно его со дна реки достану!
– Тогда слушай же, что тебе сейчас скажу: золото то в сундуке у речного хозяина меж другими сокровищами лежит, и тебе его так добыть никак невозможно. Хозяин речной день-деньской его сторожит да сокровища пересчитывает. И ключи от сундука он всегда на плавнике своем таскает. Но мы вот что сделаем. В полдень, когда солнышко в самый жар, ложится мой батюшка меж водорослей на час почивать. Но как мне ключ добыть да сундук открыть – это дело мое, а ты слушай, что тебе завтра сделать придется. В самый полдень возьми свечу или лампу керосиновую и человека одного на весла, потому что одному тебе с этим не управиться. Пусть напарник твой выгребает на середину речки да потихонечку к озеру гребет, а ты в это время сам на носу лодки будь. Зажги свечу или лампу, а сам в воду гляди. И как увидишь в глубине воды вроде как светлячок в ответ, то знай – это я тебе знак подаю. Сразу же опусти в воду руку, и как почувствуешь кошель тот в руке, то сразу же руку из воды вынимай, иначе щуки сторожевые тебе её откусят! А там как Бог даст. А теперь прощай, Ваня, и ни в чём не сомневайся!
Только сказала эти слова девица, да тут же за борт лодки и сиганула. Только ее и видели!
Едва уговорил Иван утром капитана Ефрема Селиверстовича оказать ему помощь, веслами поработать. Старший Нухчиев сразу же отказался, как отрезал из суеверия, и сыну запретил, хотя мальчишка и рад был бы пособить. Но лампу керосиновую одолжил, хотя, крякнув сердито, припомнил и сатану и черта. Как-то народ то дело пронюхал, но, видать, слухом земля полнится, а потому к полудню весь работящий люд – шкипера, сплавщики, матросы, грузчики и девки с бабами – уже у лодки Ивановой ждали, семечки лузгали да посмеивались лукаво. Однако Ивану было не до смеха – серьезен был Ваня. И Ефрем, хоть и не верил в дело это сумнительное, но, видя такую серьезность, прежде чем за весла взяться и сам перекрестился. Вот дело то чудное! Как склянки на судах полдень пробили, выгреб Ефрем напротив горы большой – Песчанки, на середину реки, развернулся к озеру и погреб к Ладоге без спешки. Иван в это время лампу зажёг и с носа лодки склонился, в воду речную заглядывает. Стихли все, кто на берегу стоял, даже семечки лузгать перестали. Тишина! Только вода о борт лодки поплескивает да чайки визжат, как смеются. Так догребли они чуть ли не до озера. И народ вдоль по берегу шествует, но как видит, что ничего не происходит, опять начинает пересмеиваться. Ефрем лодку развернул встречь течения и назад к Песчаной горе гребет. И народ по берегу им вслед – ну, чисто крестный ход! Доплыли они до Песчанки. На берегу жена Ефремова, что прибежала с деревни, про чудачество мужа прослышав, как завизжит во всю глотку: «А-вой-вой, Яфрем, знать, совсем сдурел старый пень на старости-то годов! Посмотрите, люди добрые, на двух дураков: один старый, другой ранетый! Нет бы рыбу ловить да сети чинить, так нет! – они с фонарем средь бела дня по речке шлындают!»