Да как хвостом по воде щелкнет! А народ уже осмелевать начал, из-за кустов лезет рот разинув на такое чудо! Ближе подбирается. Да и как рот не разинешь? Виданое ли дело, чтобы четыре аршинные щуки попарно серебряные ларцы в плавниках тащили! Да, видно, день такой был тогда, на чудеса богатый! Народ аж охнул, завидев, что ларцы те свейской тонкой работы золотом были полны. У Ивана с Марьей головы кругом пошли, уж совсем не знали, как хозяина речного благодарить! А Иисти уже хвостом на прощание махнул да через ноздри пузыри пускать начал, к погружению готовиться. Вдруг на дороге шум, треск да крики! Это бежит к берегу сам купец Яков Портнов с приказчиками. Потная лысина на солнце блестит, борода развевается!
– Стой! – кричит. – Стой, морда налимья! Долг за тобой!
И откуда Яков взялся? Черт его принес. Видать, где-то неподалеку у судов был да про Ивана с кошелем-то и услышал. Завидев купца, хозяин речной погружаться перестал – одни глаза да ноздри из воды торчат. Смотрит, глазищами хлопает, ждёт. Подбежал купец к реке, подбоченился, руки в бока упер и живот выставил.
– Значит, так, морда твоя налимья! Ведомо мне стало, что золото, которое я кровью и потом всю жизнь зарабатывал, у тебя пребывает. А я его-то уж искал-искал! Жена мне, опять же, всю плешь проела! По уложению Российской нашей Амперии деньги те, как мне принадлежащие, должно тебе мне вернуть, да с процентами за три года! Выходит, что троекратно. Деньги попрошу наличкой, на бочку и сейчас же! Иначе суд, батоги и каторга!
Высунуло чудище морды из воды побольше.
– Значит, это ты и есть купец Яков Портнов? Пффф! Значит, это твои пароходы колесные мне воду мутят? С твоих заводов корьё да щепа с сучьями всё дно засорило, да так, что ни проплыть ни проехать? Девочки-плотвички день и ночь плавниками метут, дно чистят! А толку нет! Это с твоих плотов топляками река полна? В темную ноченьку и шишку набьёшь, и глаз повыколешь! Уффф! Да вижу, что жаден ты не в меру! Втрое больше потерянного просишь. Не лопнешь?
– Не сметь так с купцом первой гильдии по-хамски разговаривать? Па-а-а-апрашу иметь в виду, что за оскорбление по законам той же Ра-а-асийской нашей Амперии штраф положен! Считай, что должен ты мне четырехкратно! Деньги па-а-апрашу золотыми империалами, наличкой на бочку. И немедля! А коль не отдашь, то я речонку твою-то осушу! В верховьях на Мегреге да Олонке плотины поставлю, всё устье сетьми перегорожу и добро твоё-то повыгребу! А живность твою – плотиц да окуньков – в озеро выгоню с тобою вместе. Будешь на чужбине старость коротать!
Долго думало чудище, молчало да глазами хлопало. А потом и говорит купцу:
– Ладно, купец Яков! Будь по-твоему. Чтобы ты детушек моих на чужбину не гнал, не гнобил, дам я тебе денег, сколь ты сказал – вчетверо! Эй, щучки мои на посылках, подать сюда кошель, да золота шесть фунтов!
Вот спустя минуту тащат щуки кошель с золотом, плавниками воду бурунят – надрываются. Хозяин тот кошель в лапу то и взял.
– Вот, купец Яков, твое золото. Только я его так просто не отдам, потому что иной своим потом и трудом за всю жизнь столько не заработает, а ты в минуту без труда его хапнуть хочешь. Не по-божески это! Так вот: я этот кошель сейчас на серед реки брошу, а ты сам его со дна достать будешь должен. И никто другой, кроме тебя. Иначе его тебе не видать! Вот какой мой уговор. А теперь смотри, купец, где кошель упадет, да место запомни. И прощай, помни хозяина речного!
И ка-а-ак взмахнет лапою своей жабьей! Полетел кошель дугой по воздуху и упал прямо посередине реки – только круги пошли! А пока все за ним смотрели, исчез под водою Иисти – хозяин речной, – словно его и не было. Только на песке береговом отпечаток остался, как будто бы лапы лягушачьей. Только таких лягушек в краях наших не водится. Тут купец заорал, замахал руками: скорей, кричит, лодку, весла, лентяи! Приказчики его сами рады стараться. Им весело смотреть, как хозяин самолично кошель будет со дна имать. Погрузились в лодку. Один приказчик на веслах, второй на руле и к месту, где кошель лежит, подгребают. Купец же ругается, их поторапливает, а сам тем временем с себя жилетку с рубашкой дерет. Все с себя поскидывал и в одних подштанниках остался! Ну, подгреблись они и бросили якорь, чтобы течением лодку не сносило. Яков-то перекрестился, воздуху вдохнул поболе и за борт солдатиком – бух! Только пузыри за ним. Через минуту выныривает, ругается. «Темно, – говорит, – все в иле да коре!» И не отдыхая вдругорядь с лодки – бух! Минута проходит, снова выныривает купец. Воздух хватает, глаза пучит как рак, кричит: «Там он, робяты, видел, да схватить не успел! Сейчас подниму! Эх, обоим на водку дам, да бабам вашим по платку!» Те и рады. Обычно от хозяина подарков-то, что только по морде. Ну, купец в лодку влез, отдышался немного и снова за борт прыгнул. Только на этот раз уже щучкой. Плывет купец под водой, пузыри пускает. Вот уже и дно. А вот и кошель меж сучьев и тины лежит. Тут его Яшка и цап! А тот тяжелый, как сам Яков и заказал. Ко дну тянет, и плыть с ним с одною свободной рукой неудобно. Сучит купец изо всех сил ногами, как мельница, одной рукой машет, но дело тихо идет, а глубина-то большая! А воздух-то уже весь выходит! «Нет, шалишь! – думает себе купец, – я такое богатство живьем из рук не выпущу!» И, знай, воду загребает. Он вверх гребёт, а кошель его вниз тянет. Однако до поверхности уже не больше сажени осталось, но тут последний воздух в груди купцовой и закончился. Заикал он, задергался. Брось кошель, купец, еще успеешь поднять! Нет, не выпускает Яков его из руки, а у самого уже круги перед глазами. Икнул он грудью, ухватил воды мутной речной и пошёл ко дну, так золота своего из рук и не выпустив! Как раз на том месте, где когда-то Маша утонула! Приказчики ждали минуту, ждали вторую. Надо в воду лезть, а Яков лезть в воду им крепко-накрепко запретил. Но тут дело нечистое! Стали народ зазывать на помощь, руками махать. Никто, конечно, за Яковом нырять не отважился, памятуя о водяном чёрте. Вода в июле теплая. Перегородили сетью реку в самом устье. В эту сеть бывшего купца первой гильдии Якова Портнова через три дня и принесло. Правда, уже без золота. Никто о нём не пожалел и слова доброго не сказал. Ну, может быть, только что становой с урядниками, да прокурор, да судья в Олонце. Они у Якова, как гуси, кормились и пировали. Да и горевать некому было. В тот же день срочно послали за попом в Олонец, и к вечеру он Ивана с Марьей-то и обвенчал в местной часовне. Поначалу, услышав рассказ о чудище да о невесте из бывших русалок да утопленниц, отказался наотрез. Но позже, получив три золотых червонца в бакшиш[230],выпив, страха ради египетского, две косушки и, крепко поразмыслив о словах Христовых, что Бог есть любовь, сдался. Тем более, что прибывший по делу об утоплении купца губернский лекарь – первейший приятель попа – провел наружный осмотр невесты с расстояния две сажени и констатировал, что оная девица на вид здорова, к рождению детей, вероятно, способна и что происхождение ея от утопленниц по данным науки невероятно. А слухи о том проистекают лишь от излишнего употребления туземцами горячительных напитков и малых успехов просвещения. Прибывшие также по делу об утоплении купца Портнова становой с урядниками, сперва, было, на веселье посмотрели косо и чуть крамолу против Монарха не узрели. Но, увидев на груди жениха крест за геройство, притихли и водки за здоровье молодых выпили даже не раз. Итак, свадьбу играли три дня кряду. В ней приняли участие все деревенские жители, а также все моряки, все сплавщики, все плотники, все рыбаки, все шкипера и грузчики. Потом, когда достано было из сетей тело купца Якова Портнова, пили еще один день в качестве поминок по скряге. Молодые, тем временем, под общие напутствия и пожелания счастья отправились на тройке в Олонец и далее на родину Ивана – Кемь. Рассказ мой можно бы на этом закончить, но событие это имело несколько последствий. Место наше среди портовых Петербурга да моряков, перевозивших лес и другие товары от устья Олонки, стало широко популярным. Судовые часто вспоминали Ивана, его турецкие рассказы и такую небывалую его удачу. И каждый раз, подходя на судах темной ночью или ввечеру к нашим местам и видя мерцающий огонек маяка на крайнем острове гряды, что в пяти верстах от устья, они говорили: «Близко уже. Глянь, маяк как светит! Будто Крестовый свой кошель ищет!» За этот-то маяк к острову и пристало название «Крестовый», который он носит и поныне. Кто не верит, тот может осведомиться насчет названия в лоции или на карте.