В Глазго вождь шотландских рабочих социалист Джон Маклин на следующий день после погрома Бразерхуд-чёрч призвал рабочих собраться 11 августа «сотнями и тысячами» вокруг здания, где в этот день должна была произойти местная конференция Советов, и «показать подземным силам капитализма, что шотландцы готовы защищать те немногие остатки политических свобод, которые пощадила война»{95}. Его призыв услышали, и 8 августа «Морнинг пост» сообщила, что в городе создан большой отряд рабочих-охранников, чтобы «встретить на конференции, если это понадобится, непрошеных гостей».
Но 10 августа стало известно, что власти Глазго, с санкции правительства, запретили конференцию. Запрет мотивировался желанием избежать беспорядков и был представлен публике как «полицейская, а отнюдь не административная мера»{96}.
Были запрещены и районные конференции в Бирмингеме и Лидсе. Но зато в Манчестере и Соутхемптопе организаторам конференций удалось «обмануть» своих преследователей. Соблюдая глубочайшую тайну, они изменили не только официальную дату созыва, но и города, в которых конференции должны были состояться. Они и собрались и прошли: Соутхемптонская — в Портсмуте, а Манчестерская — в Стокпорте (с опозданием против первоначально намеченной даты на несколько дней). Правда, в Стокпорте к зданию конференции все же приехали перед самым ее началом переодетые в штатское офицеры и руководящие работники Британской рабочей лиги. Они написали мелом на мостовой перед зданием: «Здесь состоится митинг изменников» — и открыли «свой» митинг на соседнем углу. Но у них, как сообщала «Манчестер гардиан», «уже не было времени организовать свои силы»{97}.
Погромы и налеты практиковались в Англии и осенью 1917 г. Громили и срывали не только конференции и митинги Советов депутатов, но «заодно» и рядовые митинги, организованные различными антивоенными организациями. С августа по ноябрь 1917 г. такие митинги были сорваны в Манчестере, Олдхеме, Беркли, Уайт-Хейвене, Бредхерсте, Лейстере, Суонси, некоторых других промышленных городах Англии и прежде всего в Лондоне. В столице особенно отчетливо проявлялся организованный характер погромов. «Дейли экспресс» продолжала исправно сообщать своим читателям о дне и часе антивоенных митингов. Закулисные организаторы «народного гнева» выпускали листовки с призывами «постоять за наших парней в окопах» и бороться «против грязных прогерманцев». Такие листовки, изданные без указания автора и типографии, с текстом, лишь слегка видоизменяемым от случая к случаю, в тысячах экземпляров распространялись в различных районах Лондона.
«Нарушение права публичных собраний достигло критической стадии. Сейчас для нас практически невозможно арендовать зал для митинга… а наши митинги на открытом воздухе срываются джинго — хулиганами[5]… Мрачная кампания ведется против всех социалистических антивоенных собраний…»— так писала 20 сентября 1917 г. «Колл».
«Правители этой страны (Англии. — К. К.) имитируют методы царя, — утверждал еще ранее Том Квелч. — В своих усилиях задушить свободное выражение мнений они опираются на черные сотни. Боясь дискуссий, боясь распространения знаний, боясь растущего желания мира, они используют темные силы продажных наемников реакции и наиболее угнетенных и невежественных рабочих»{98}.
Скажем заодно, что нарушение английской реакцией конституционной легальности и законов не ограничилось в 1917 г. разгромом движения Советов и разгоном антивоенных митингов и собраний. Летом 1917 г. Рамзей Макдональд, числившийся тогда в левых и пацифистах, собирался отправиться в Петроград, а оттуда в Стокгольм, на проектировавшуюся конференцию социалистов обоих враждующих блоков. Но социал-шовинистическое руководство тред-юниона моряков (при молчаливом попустительстве правительства) подбило экипаж судна, на котором Макдональду предстояло отплыть, не выходить в море. И он был вынужден остаться в Англии.
Разгром движения Советов попирал основные принципы либерализма: такие, как неприкосновенность личности, свобода слова, собраний. Это должно было, казалось, вызвать у либералов взрыв возмущения, протеста. Возмущаться они и действительно возмущались, но в их протестах отразилось характерное для английского либерализма сочетание принципиальности с трезвым расчетом.
Либералов шокировали уличные бесчинства шовинистов. «Англичанин, относящийся с уважением к доброму имени своей страны, — писала 30 июля 1917 г. в своей передовой «Дейли ньюс», — узнает с отвращением об организованном нападении на митинг так называемых рабочих и солдатских Советов… Мы отнюдь не симпатизируем непосредственным целям движения за Советы… — торопилась оговориться газета, — но разве наше правительство так слабо, что не может поддержать порядок и благопристойность на улицах Лондона?» Оно должно показать за границей и в Англии, что «война не превратила всю английскую нацию в истериков и хулиганов. Оно должно расследовать происхождение этого злосчастного дела».
О том, что дебош, учиненный в лондонской церкви, «противоречит британским принципам и ему не должно быть позволено повториться», писала 30 июля и «Дейли кроникл». Наказания виновных за нападение на конференцию Советов депутатов требовал и «Нью-стейтсмен». «Ни один разумный человек, — читаем мы в этом либеральном журнале, — не думает, что движение можно подавить, разбивая головы и стекла… Оставляя подобные постыдные мятежи безнаказанными, можно лишь умножить их и подорвать традиционную английскую веру в свободу слова»{99}. Протестовали против погрома в Бразерхуд-чёрч и другие либеральные газеты, в частности «Манчестер гардиан».
В палате общин либерал Ченселлор (его избирательный округ находился по соседству с Бразерхуд-чёрч) подробно рассказал своим коллегам, как было организовано «стихийное» нападение на церковь. «Чем вы сможете объяснить лишение их (т. е. противников войны. — К. К.) возможности выражать свое мнение, пресекая их митинги? Какое впечатление произведет это на общественное мнение? Эффект будет один: о митингах, о которых, оставь мы их в покое, узнали бы лишь дюжины и сотни человек, узнают тысячи и миллионы»{100}.
Этими первыми протестами дело, однако, и ограничилось. В недели и месяцы, последовавшие за разгромом Бразерхуд-чёрч, реакционная пресса, не боясь повториться, твердила, что английские Советы депутатов (как, впрочем, и русские) созданы немецкими шпионами на немецкие деньги и что они стремятся привести Англию к такому ясе «краху», к какому уже привели Россию. Публиковавшиеся в «Морнинг пост» письма читателей (какова газета, таковы и ее читатели!) требовали запрета митингов и конференций английских Советов и всего вообще антивоенного движения в стране. «Свобода мнений здесь ни при чем. Свобода — это возможность делать то, что правильно», — безапелляционно заявлял, выдвигая эти требования, некий генерал-лейтенант в отставке Фрезер{101}.
Либеральная пресса, осудив погромщиков и отмежевавшись от организаторов погромов, предпочитала в дальнейшем сообщать о срывах конференций Советов и о насилиях над участниками этих конференций лишь в порядке информации. Конечно, нет правила без исключения: «Дейли ньюс» вернулась к этому вопросу 8 октября, заявив, что «погромы митингов Советов депутатов ставят под угрозу традиционные британские свободы», а «Манчестер гардиан» посвятила этой теме 13 августа еще одну передовую, в которой говорилось, что английское правительство «не так слабо, чтобы нуждаться в узурпации его функций толпой» (т. е. оно может справиться с движением Советов и без помощи толпы).
Все это были, однако, лишь перепевы ранее сказанного, весьма к тому же немногочисленные. Широкой кампании протеста либералы в прессе и в парламенте не подняли. Требование судебного расследования событий в Бразерхуд-чёрч, промелькнув 30 июля в некоторых либеральных изданиях, не было подхвачено даже и самими этими изданиями, не говоря уже об остальных. Громилы, оставаясь безнаказанными, распоясывались все больше. А между тем либералы умели, даже и в войну, быть настойчивыми, когда их «задевало за живое». Вопрос о запрете вывоза за границу «Нейшн», еженедельника, в котором многие либеральные парламентарии видели в 1917 г. свой орган, подымался ими в палате с весны и по осень 1917 г. (пока этот запрет не был отменен), не менее 10 раз.