На первый взгляд переговоры между двумя державами были сосредоточены на второстепенных вопросах. Строго богословские вопросы, такие как использование просфоры для причащения или происхождение Святого Духа, пункт о filioque – упоминались лишь вскользь. Планируемый способ воссоединения – церковный собор были темой, вызывавшей гораздо большую озабоченность, так как от места его проведения, состава и руководства зависело решение менее значимых споров. Признавая полномочия собора для воссоединения церквей, византийцы хотели, чтобы на нем не главенствовал папа и чтобы собор проходил на территории их империи. Папа настаивал на подчинении восточной церкви, что было предварительным условием для проведения собора. Выдвигаемое им основание – Богом установленное главенство Римской епархии было жизненно важным вопросом, по которому шли переговоры. В Священном Писании Рим стремился найти доказательство превосходства Петра над другими апостолами и наследования его полномочий его преемниками в избранном им городе, и по этому пункту император и патриарх не хотели уступать.
То, что переговоры об объединении ни к чему не приведут, было ясно с самого начала, так как византийцы не были заинтересованы в их успехе. Оказавшись во власти антилатинской истерии и ведя дискуссии с Римом просто ради политического преимущества, они протягивали надежду на объединение церквей как верную приманку для папы римского. И все же византийцы не пошли дальше, так как знали о непреклонности Святого престола в отношении главенства папы. В своих глазах Римско-католическая церковь всегда была права, а византийцы – нет; папа писал, что Православная церковь должна вернуться в лоно римской церкви, как отбившаяся от стада овца к своему пастуху, а потерявшийся ребенок – к своей матери. Признать, что они ошибались и продолжают ошибаться уже более века, было немыслимо для ученых епископов и верных последователей Церкви Семи Соборов. Рим сам поставил преграду на пути воссоединения церквей, преодолеть которую могли заставить византийцев лишь политические соображения.
Глава 12
Провал внешней политики Византийской империи: Четвертый крестовый поход на Константинополь
После смерти Мануила Комнина дипломатическая ситуация была запутанной: бесчисленные послы и гонцы спешили на Запад и обратно. Напыщенные письма и смиренные мольбы отправлялись крупным и малым державам; составлялись, отвергались, исправлялись и принимались многочисленные и разнообразные договоры. На заднем плане маячила угроза насилия со стороны толп народа и войск. Есть ли здесь какая-то преемственность, какая-то политика?
В перспективе становятся очевидными две прямо противоположные политики – политика Мануила Комнина и политика Андроника. Так как после сражения при Мириокефалоне Византия больше не могла выстоять в одиночку, Мануил стремился создать сеть альянсов с множеством небольших государств; а Андроник, оказавшийся в ловушке обстоятельств, был вынужден полагаться на немногих могущественных друзей. Его преемники метались между этими двумя крайностями.
В это время у императоров не было досуга для неторопливых размышлений; политику нужно было разрабатывать во время нападений турок, венгров, валахо-болгар и с Запада. Недовольные аристократы иногда при поддержке задавленных проблемами крестьян поднимали восстания от имени таких претендентов на престол, как многочисленные лже-Алексеи; Феодор Манкафа, Лев Сгур и другие стремились создать отдельные государства в старых границах империи. Но восстание Петра, Асеня и других валахских предводителей стало самым тяжелым ударом; их непрекращавшиеся нападения ослабляли Ангелов, не давая возможности Византии сколько-нибудь массированно применять свои вооруженные силы за своими пределами. Целые армии и огромные богатства были поглощены в Балканских войнах, и были угнаны тысячи византийских пленников. Среди такой сумятицы императорам приходилось сдерживать растущую силу Запада; удивительно, что может быть обнаружена хоть какая-то последовательная политика.