В то время как казалось очевидным, что сторонники императора в конечном счете победят, их победа могла повлечь за собой бой и резню внутри Святой Софии – осквернение, которое могло лишь нанести вред авторитету уже и без того непопулярной власти. Так как компромисс казался возможным, патриарх повел переговоры с императрицей-матерью. Напомнив ей о последствиях осквернения церкви, он запросил перемирия. Андроник Контостефан, Иоанн (Ангел) Дука и другие представители знати поддержали эту просьбу, и принцессе, ее мужу и их сторонникам была дарована амнистия. Однако другие лидеры заговора остались в тюрьме.
Так закончилась «священная война» (названная так священнослужителями вроде Евстафия Солунского), которая велась в самих стенах огромного храма. Латиняне участвовали в ней с обеих сторон: итальянцы кесаря хорошо сыграли свою роль, а сторонников императора поддержала дворцовая охрана, состоявшая из франков и варягов. Большая колония латинян в Константинополе поддержала протосеваста. Как burgesses (феодальные подданные империи), латиняне должны были оказывать правительству помощь и давать советы, и по этому поводу два независимых латинских хрониста приписывают победу режима помощи западноеврпейцев. (Евстафий считал, что латиняне намеревались использовать эту войну в качестве оправдания разграбления города и порабощения византийцев, но сделать это им помешала ее кратковременность.) Константинопольская чернь, подогреваемая ненавистью к западноевропейцам, поддержала Порфирородную. События вели к кульминации в отношениях двух народов, которые жили бок о бок в этом древнем городе.
Заговорщиков, которые засели в Святой Софии, защищали клятвы, гарантировавшие их безопасность, но ни слова не было сказано в отношении патриарха, которого протосеваст обвинил в поощрении сторонников кесарей. Поэтому Алексей перед высшими церковнослужителями обвинил Феодосия Ворадиота в подстрекательстве к мятежу и использовании храма в качестве крепости. Он быстро добился бы низложения Феодосия, если бы кесарисса не поддержала своего недавнего благодетеля. Протосеваст все же добился отправки патриарха в монастырь на остров Теревинф, расположенный в Мраморном море, а приверженец правящей власти стал управлять храмом в ее интересах. Позднее протосеваст перевел патриарха назад в Константинополь – в монастырь Христа Пантепопта. В конечном итоге, вероятно, осенью 1181 г. под давлением императрицы-матери и других членов семьи Комнинов он разрешил Феодосию вернуться на патриарший трон. Путешествие Феодосия из монастыря Пантепопта в патриарший дворец заняло целый день, настолько шумным был прием, оказанный народом человеку, мужество и святость которого завоевали ему любовь народных масс.
Попытка Марии Порфирородной свергнуть существующий режим изнутри провалилась. Бунта народных масс было недостаточно перед лицом обученных и дисциплинированных наемников, и лишь нападение на город извне могло внушать надежду на успех. Народ это отчетливо понимал: в разгар штурма толпой дворца 10 апреля 1181 г. распространился слух, что армия Андроника Комнина достигла азиатского берега Босфора, и огромная радость и новое воодушевление вновь охватили противников протосеваста.
На самом деле приход этого существующего по слухам войска состоялся почти через год после рассматриваемых событий. Его полководец Андроник Комнин (сын брата Иоанна II Исаака севастократора) был народным любимцем благодаря своим дерзким поступкам и несогласию с политикой Мануила I. Высокий и статный, с раздвоенной бородкой, которую можно увидеть на монетах, отчеканенных с его портретом, на тот момент он был мужчиной слегка за шестьдесят, но сохранил все свои умственные и физические способности и обладал отличным здоровьем. О его характере существуют самые различные мнения, но все они сходятся в том, что им двигало желание добиться власти. Он выбрал путь лжереформатора, не чуравшегося актов насилия. В годы его правления, как утверждают, в столице чередовались периоды жестокости с разнузданными оргиями в его загородном убежище. Его более ранние любовные похождения, известные во многих местах, не насытили его в преклонном возрасте; он даже прибегал к наркотикам, чтобы взбодрить свои угасающие сексуальные возможности. Свои последние дни на свободе он провел в компании своей жены и любимой наложницы, которые просили за него, когда он попал в руки своих преследователей. Одаренный острым умом, он особенно выделял послания Павла, фразами из которых он пересыпал свои письма. Ему нравилось общество образованных людей, как светских, так и церковнослужителей, но, что отличало его от византийцев, совсем не любил богословские споры: однажды он пригрозил бросить императорского секретаря Иоанна Киннама и архиепископа Новых Патр Евфимия Малаки в реку Риндакос, если они не прекратят спорить о том, что означала фраза Христа: «Мой отец более велик, чем я». И все же подобно своим современникам Андроник был чрезвычайно суеверен и горел желанием узнать будущее.