Теперь препятствия к тому, чтобы Андроник надел императорский пурпур, были убраны; не хватало только оправданий. Зная, что толпа верит его словам и доверяет лишь ему в спасении империи, он принялся будоражить общественное мнение, которое должно было потребовать его коронации. Сначала он начал громко сетовать на свои невыносимые ношу и страдания, которые он претерпевает, служа народу, и вздыхать по своей былой приятной жизни в Понте, где он наслаждался богатством и сокровищами искусства. Он попросил освободить его от его трудов, утверждая, что иконы Одигитрии достаточно, чтобы защитить город от бед. В то же время он приказал демагогам разжигать в народе суеверный страх того, что если он покинет город, то город погибнет, если он, Андроник, не будет связан с Алексеем II. Многих людей из народа, а также тех аристократов, которые были приверженцами Андроника, взволновала эта угроза; восстания в городах Вифинии – Никее и Бурсе – стали финальным аккордом. Итак, в сентябре 1183 г. Андроник подготовил декларацию о необходимости иметь зрелого правителя, наряду с более младшим, и его доверенные лица стали подстрекать народ кричать: «Долгие лета Алексею и Андронику Комниным, великим римским императорам!» Собравшиеся массы народа сопровождали Андроника из его резиденции в Патриаршем дворце во Влахернский дворец на другом конце города. Обнаружив, что дворец заполнен людьми, которые уже оказывают Андронику императорские почести, Алексей II нехотя согласился, чтобы тот стал его соимператором. На следующий день Андроник был коронован в Святой Софии, и его имя теперь звучало первым в приветственных возгласах на том основании, что имя более старшего по возрасту должно предшествовать имени более младшего. Еще раз дав клятву поддерживать Алексея II, Андроник въехал в Большой дворец через церковь Христа в Халки вопреки традиции.
Следующий шаг – избавиться от Алексея II. Вскоре после своей коронации Андроник собрал своих друзей, которые заявили, что империи нужен только один правитель, и осудили молодого на смерть. Стефан Агиохристофорит, Константин Трипсих и Феодор Дадиврин были назначены исполнителями приговора. Однажды ночью они задушили Алексея II шнуром и принесли его тело Андронику, который будто бы пинал его и оскорблял родителей Алексея. Ему прокололи одно ухо, и к нему была приложена печать Андроника; затем у тела отрезали голову и поместили ее в Калабат. Тело было погребено со стенаниями в море хартулариями Иоанном Каматиром и Феодором Хумном. Андроник попросил патриарха Василия Каматира освободить его от клятв, данных им Мануилу и Алексею II, и от любых других клятв, которые он уже нарушил. В обмен на это отпущение грехов патриарх потребовал, чтобы на придворных церемониях он и синод сидели на низких стульях рядом с троном; эта просьба была удовлетворена, но, как утверждает Никита Хониат, эта привилегия просуществовала лишь несколько дней.
Почти не оплаканный, Алексей II исчез с исторической сцены, так и не сыграв сколько-нибудь значительной роли. Константинопольская чернь, которая раньше проявляла какую-то привязанность к сыну Мануила, предпочла сильного правителя юноше с сомнительными способностями.
Но еще оставалась вдова Алексея Агнес-Анна, дочь короля Франции Людовика VII. По словам Никиты Хониата, она была еще ребенком, которому не исполнилось двенадцати лет; но Андроник (старше ее на полвека) принял решение жениться на ней, так как желал еще теснее связать себя с оставшейся в живых представительницей дома Мануила и обезопасить себя от любого бунта от ее имени. По имеющимся свидетельствам, девочка не хотела принимать убийцу своего мужа, но церемония была проведена. Византийские авторы считали этот противоестественный союз между юностью и старостью одним из главных преступлений Андроника и увековечили его в витиеватых и высокопарных литературных произведениях.
Во время своего регентства при Алексее II Андроник был весьма озабочен своим публичным имиджем, так как хотел выглядеть защитником Алексея. На торжественных церемониях он склонялся перед юношей и даже носил его на плечах. На дверь храма Сорока Севастийских мучеников, которая выходила на рыночную площадь, он повелел прикрепить портрет их обоих; на портрете он был изображен одетым в платье простолюдина: одеяние из темной ткани достигало ему до бедер, а белые сапоги доходили до колен. В руке у него был изогнутый, направленный вниз меч, в изгибе которого была изображена голова юного императора. Так Андроник, видимо, хотел показать, что он будет отбивать удары, нацеленные в шею императора. Он еще раньше выбрал храм Сорока Севастийских мучеников как место своего последнего упокоения; он украсил его и приказал перенести в него останки своей первой жены. На картинах, висевших на стенах пристроек этой церкви, он выставлял напоказ свою силу в сценах успехов на охоте, а на одной даже было изображено, как он режет и готовит мясо. В других местах города по его приказу были поставлены его статуи, а одну из них – бронзовую – он намеревался поставить на вершину Анемодулионской колонны, стоявшей на главной площади города. Он приказал испортить статуи очаровательной Марии-Зены: на них она теперь стала выглядеть старой и увядшей. Так он рассчитывал повлиять на народные массы. Для образованных людей он сравнивал себя с Давидом, но, если тому пришлось выходить лишь за пределы Палестины, чтобы сразиться с амаликитянами, он, Андроник, прошел все земли на Востоке и везде восхвалял Христа и выступал в роли его апостола.