Глава 5. Экзистенциализм
Философия в подлинном смысле этого слова никогда не была и быть не может популярным феноменом культуры: как и всякое глубокое, тем более теоретическое, рассуждение, философские идеи для их освоения предполагают у неофита наличие интеллектуальных способностей «выше среднего», солидное общее образование, и к тому же особую склонность к решению интеллектуальных задач — к тому же не сулящих материальной выгоды. Если закрыть глаза на специфические ситуации, когда философия (или ее пропагандистский суррогат) принудительно вдалбливались в головы подрастающего поколения (такова «школьная» философия или «закон Божий»), будучи включенной в обязательные образовательные программы, — «массовой» философии нет, не было и не будет. Это не значит, что не имеет смысла и говорить о более популярных (или широко распространенных, или влиятельных) и менее популярных философских идеях, а тем более — философах. Философ при определенных обстоятельствах может превратиться из отшельника чуть ли не в харизматического лидера, а философская идея — самая глубокая — трансформироваться в примитивный популистский лозунг. Еще чаще философские термины и имена философов начинают играть роль знаков принадлежности к определенному культурному клану, а философская осведомленность (как правило, поверхностная) делается признаком хорошего тона в «светском разговоре». Все сказанное, пожалуй, тривиально, но об этом полезно подумать, приступая к изучению экзистенциализма, в котором представлен, пожалуй, весь спектр философствования и все аспекты бытия философии в сфере культуры.
Без особой натяжки позволительно сказать, что экзистенциализм еще два десятилетия назад был наиболее влиятельным в широких кругах образованного населения (особенно представителей гуманитарных профессий — литераторов, актеров, художников, а также у всей учащейся молодежи) Европы и, несколько меньшей степени — Америки после первой мировой войны.
Его главным (и, по существу, единственным) предметом является бытие индивидуального человеческого субъекта, «онтология субъективности» (хотя, как мы покажем, в трактовке этого предмета различие взглядов у самих философов, представляющих это направление, весьма существенно). Пик влияния экзистенциализма приходится на годы после окончания второй мировой войны и продолжается до конца 60-х гг. После того, как Европу потрясла волна левых молодежных движений, влияние экзистенциализма стало довольно быстро падать, хотя близкие ему настроения остаются весьма влиятельными. Впрочем, настроения эти не рождены экзистенциалистской философией; скорее, даже наоборот — они были подхвачены экзистенциалистами, превращены, в различной мере, в философские (как правило, не слишком теоретизированные) конструкции и выражены в них, так сказать, с высокой степенью концентрации.
Поэтому историки философии расходятся как в датировке экзистенциализма, так и в трактовке его содержания, не говоря уж о причислении того или иного мыслителя к сонму экзистенциалистов. Например, первым экзистенциалистом называют датского религиозного (правда, весьма нетрадиционного) мыслителя Серена Кьеркегора (1813–1855); и, вероятно, только одинокость этой трагической фигуры заставляет их называть его работы «предэкзистенциалистскими». А факт отнесения к философии экзистенциализма не только полулитературных, эстетических и этических эссе, но и собственно литературных произведений позволяет поставить вопрос, не имеем ли мы, в лице экзистенциализма, дело не столько с философией, сколько с философствованием, или с некоторой «пограничной областью» между тем и другим? Но как раз поэтому, в случае экзистенциализма, становится очевидным функционирование философского мышления в качестве формы общественного сознания — способа самовыражения, самоосознания и даже самоопределения социального человека. То, обретает ли это последнее теоретическую форму, — для случая экзистенциализма вопрос второстепенный: в отличие от феноменологии, он не претендовал на статус не то что стройной науки, но даже вообще науки.
По этой причине и преемственность в развитии экзистенциализма, а также его связь с европейской философской традицией очень неоднозначна, а потому в историко-философских работах чаще констатируется, чем исследуется, и чаще конструируется, чем реконструируется: здесь довольствуются поиском сходных мотивов. Мы обращаем на это внимание, поскольку традиция подхода к философии как особого рода науке толкает историка философии к тому, чтобы в каждом очередном во времени философском учении видеть если не новый шаг в познании объективной истины, то уже во всяком случае новую попытку решить вопросы, которыми занимались предшественники. Изредка (что также укладывается в рамки сциентистской парадигмы) — как переход к новой исследовательской программе. Однако, если философские вопросы, в отличие от конкретно научных, скорее, «запросы», «вопрошание», то ответов научного образца, тем более «окончательных», они не имеют. И преемственность в философии — скорее, преемственная связь культуры, чем преемственность объективного знания, идущего от неполноты и приблизительности ко все большей полноте и точности отражения объекта, асимптотически приближаясь к «абсолютной истине».
Имея в виду вышесказанное, мы назовем, в качестве предшественников экзистенциализма, кроме уже упомянутого Кьеркегора, немецко-французскую «философию жизни» (Ф. Ницше, А. Бергсон, В. Дильтей), гуссерлевскую феноменологию (в части идей «жизненного мира» — хотя они развивались в значительной мере уже синхронно с возникшим экзистенциализмом). Некоторые экзистенциалисты склонны были усматривать родство своих идей с представлениями немецкого романтизма в литературе, другие — с мыслями Достоевского. При желании не так уж трудно найти экзистенциалистские мотивы у классического французского философа Паскаля, и даже у св. Августина или Сократа. Как видим, круг предшественников неопределен и без особого труда может быть расширен — как и временные границы, поскольку и центральная проблема экзистенциализма, мир человеческой личности, и «категории» экзистенциалистических концепций («забота», «страх», «борьба», «пограничная ситуация»), и мотивы одиночества, ответственности, отчуждения и свободы близки всей европейской культуре, основы которой были заложены в поздней античности.
Выдвижение этих мотивов, с глубоким оттенком трагизма, на первый план европейского сознания с конца 20-х гг. нашего века и вплоть до 70-х (а в значительной мере — и до наших дней) было определено кризисом светлой, жизнерадостной, просветительской и прогрессистской идеологии, вызванном серией экономических и политических катаклизмов, страданиями мировых войн, последовавшей за окончанием второй мировой войны эпохой «холодной войны», нарастанием глобальных проблем, сегодня угрожающих самому бытию рода человеческого. То, что эти и родственные им характеристики нашего повседневного бытия не ослабевают в своей остроте, казалось бы, противоречит факту снижения влияния экзистенциализма как философского учения. Однако, не исключено, что сам этот факт порожден, несколько парадоксальным образом, превращением экзистенциалистских мотивов в ограничные, само собою разумеющиеся моменты нашего обыденного сознания и не нуждаются ни в доказательстве, ни в профессиональной философской разработке: повседневная очевидность философу, как правило, столь же неинтересна, как ученому неинтересны прописные истины из учебника массовой школы. К тому же, на наш взгляд, современная философия вообще теряет классический облик «чистых линий» прежнего систематизированного исследования наиболее общих характеристик мира, познания, человечности; она все более делается похожей на то, чем была у древних — неоформленным компендиумом всей человеческой мудрости, которая теперь активизируется при решении любой, сколько-нибудь масштабной и нестандартной, практической (научно-исследовательской, технической, политической) задачи. Поэтому условными и чуть ли не призрачными делаются не только границы между философскими течениями, но и границы между философскими и нефилософскими предметами и проблематикой. Особенно заметно это в случаях философской антропологии и герменевтики (в которые «незаметно» превращался экзистенциализм Хайдеггера); но и в своих истоках экзистенциализм оказался затронутым этим процессом.