Фосфатные рудники, косяки рыб и нефтяные скважины, похоже, представляют собой более ценный товар, чем любые международные пришиты или договоры. Здесь начинается катастрофа этого излишнего населения, у которого столько упущенных жизней, начинается медленное прозябание этих человеческих отшельников, вышедших из гнусного политического процесса, который никто не желает возобновлять. Перед нами не повергнутое правительство или некое меньшинство верных ему людей, оказавшихся в изгнании, перед нами процесс вытеснения значительной части целого народа. Мы говорим об обществе, чьи члены младше 30 лет родились в лагерях и вряд ли у них будет другое место проживания, чем это «не-место», отсутствующее на картах. Что станет с этими вечными чужеземцами? Те из них, кому удается получить за границей более высокий статус, сталкиваются с дилеммой принести в жертву своих и уйти или пожертвовать собой ради них и закрыться в стенах из необожженного кирпича. Под железным контролем со стороны Алжира и под давлением нескончаемой смены пустых дней посетителю этих мест не удается представить себе, что может ожидать этих кочевников, пребывающих в заключении. Этому посетителю хочется заключить вместе с Зигмунтом Бауманом,[18] что «можно быть вечным беженцем. Пути возвращения в утерянный — или, скорее, уже не существующий — домашний рай почти отрезаны, и все выходы из лагерного чистилища ведут в ад».
Верно то, что именно сейчас обнаруживается очень много других скоплений беженцев в мире, где пребывают более 22 миллионов человек, но сахарский «мешок» ближе всего к нам и более «наш», чем остальные. Я хочу сказать, что мы во многом ответственны за отчаяние, в которое погружены сахарцы: ответственны последнее франкистское правительство и последующие правительства демократической эры, так же как и нынешнее правительство. И мы все, граждане, ответственны за то, что допустили это. Не зря, в этой связи, относительно политической вины немецкого общества за нацистские ужасы Карл Ясперс[19] провозгласил, что «любой гражданин ответственен за действия своего правительства или властей, если только он не говорит или действует открыто против них».
Эта ответственность проистекает из нашего прошлого как колониальной власти, и бывшая колония это еще помнит. Они все еще довольно часто прибегают к нашему языку и преподают в школах испанский вместе со своим языком. Но ответственность растет, пока не становится чистым позором, если предполагается, что мы оставили их в момент, когда именно мы, и никто другой, должны были вернуть им их политическую свободу. Мы бросили их на разграбление со стороны более сильного соседа, забыв о нашем много раз данном слове и взятых на себя обязательствах, с абсолютным пренебрежением к резолюциям Организации Объединенных Наций. Нет более точного термина, чтобы все это обобщить как предательство. Так Сахара перестала быть испанской, одновременно перестав быть сахарской, и пережила умеренную колонизацию, испытав полный грабеж своей территории.
С тех пор и по сегодняшний день нет недостатка в гуманитарной помощи, предоставляемой Испанией, это так, что без сомнения выражает похвальное чувство солидарности в испанском обществе. Но все это ложное утешение, если только наш парламент и правительство не начнут переводить такой милосердный жест в настоящее действие правосудия для Сахары. Эти беженцы мешают, поскольку являются свидетелями огромной низости, совершенной по отношению к ним, но никогда не поздно исправить ситуацию (еще многие остались в живых). Чувство гуманности не должно заслонять справедливость, а частная мораль не может заменить общественное действие. В целом: помимо гуманитарного присутствия уже давно там требуется политическое вмешательство. Каким оно должно быть, лучше знают дипломаты и знатоки международной конъюнктуры, но начальный импульс должны дать мы, испанские граждане. Цель не может быть иной, как исполнение много раз повторенных резолюций Организации Объединенных Наций. То есть проведение соответствующего референдума по вопросу о праве на самоопределение.