Другим примером – исключением, подтверждающим правило функциональной краткости, – является важное политическое постановление «О поездке т. Литвинова», принятое опросом в конце октября 1933 г. (накануне визита наркома по иностранным делам в Париж, ознаменовавшегося секретными договоренностями с министром иностранных дел Франции о возрождении франко-русского союза)[35]. В нем говорилось:
«а) Считать целесообразной остановку т. Литвинова в Берлине и не отказываться от бесед с Нейратом, а если пожелает Гитлер, то и с ним.
б) В случае, если немцы будут предлагать подписать протокол о том, что все конфликты улажены, то идти на это можно при условии, если они публично в той или иной извиняющейся форме выразят сожаление по поводу ряда неправильных действий германских властей в конфликте о журналистах. Если же они протокола требовать не будут, то ограничиться беседой в тоне, дающем им понять, что мы не намерены углублять конфликт и готовы сделать все необходимое для восстановления прежних отношений.
в) Считать целесообразным при проезде через Париж встречу т. Литвинова с Поль Бонкуром, если соответствующее предложение т. Литвинову будет сделано»[36].
Составители этой резолюции не могли не быть осведомлены об обстановке, возникшей после окончательного выхода Германии из Лиги Наций 14 октября 1933 г. Сложившееся к середине октября англо-французское единство взглядов на недопустимость «немедленного перевооружения Германии» распалось. Решения лондонского кабинета 23 октября пока оставались тайной для Москвы, однако «исключительно дружественная» встреча британского госсекретаря с немецким послом (20 октября) и действия рейхсканцлера, впервые удостоившего английского посла в Берлине официального приема (24 октября), нашли адекватное отражение в сообщениях мировых информационных агентств: Великобритания начинала новый раунд усилий по достижению двусторонней договоренности с Германией по проблемам безопасности и вооружений. Уже по этой причине Гитлер был, менее чем когда бы то ни было заинтересован в публичном примирении с Советами и изъявлении сожалений по поводу действий властей Германии, предпринятых месяцем ранее в отношении советских корреспондентов; выступление Гитлера 24 октября содержало авансы по адресу Польши, но отнюдь не Советского Союза.
В конце сентябре Гитлер передавал через посла Дирксена и статс-секретаря Бюлова, что «хотел бы… заявить о своем твердом намерении наладить дружественные отношения с СССР кому-либо из руководящих людей из центра», поведать им, что «как политические, так и географические условия требуют безусловной дружбы между СССР и Германией и это должно быть осуществлено, как бы другие государства ни стремились создать между ними конфликт». Протянутая рука национал-социалистского рейхсканцлера была тогда отвергнута без церемоний: советские представители отвечали, что заместитель наркома Крестинский передумал ехать к немецким врачам и решил показаться венским профессорам, отчего принять приглашение Гитлера ему недосуг. Немцам дали даже понять, что Крестинский нарочно изменил свои планы, чтобы избежать общения с канцлером[37]. Для большинства получателей протоколов Политбюро эти германские обращения и ответ на них советского руководства оставались неизвестными, равно как и отказ Гитлера подвергнуть малейшей критике исполнителей его директивы о недопущении советских журналистов в Лейпциг. Будь они осведомлены об этих фактах, «читатели» «особых папок», вероятно, признали бы совершенной фантастикой директивы Литвинову относительно переговоров в Берлине[38].
Столь же лукаво было сформулировано предположение о встрече наркома с Ж. Поль-Бонкуром. Растущее одиночество Франции в кругу великих держав, сотрудничество Литвинова с Поль-Бонкуром в Женеве и, наконец, сообщение полпреда Довгалевского о том, что французский министр в беседе с ним 20 октября (т. е. до рассматриваемого здесь решения Политбюро) заявил о заинтересованности Франции в заключении с СССР договора о взаимной помощи[39], не оставляли никаких сомнений в том, что Ж. Поль-Бонкур пригласит Литвинова для дискуссии на сообщенную им ранее тему.
Практическое существо резолюции Политбюро состояло, таким образом, в признании «целесообразности» обсуждения, о котором Поль-Бонкур предупредил Москву, и в желании подготовить «общественное мнение» узкого правящего слоя к повороту в советской внешней политике. Выбор руководителей Политбюро в пользу сближения с Францией следовало объяснить более широкому кругу высокопоставленных функционеров, продемонстрировав, что вина за разрыв рапалльских отношений лежит на немцах. Рассмотрение несуразностей и асимметричности постановления «О поездке т. Литвинова» показывает, что именно эти задачи решало постановление Политбюро, на первый взгляд столь чистосердечно раскрывавшее готовность «сделать все необходимое для восстановления прежних отношений» с Германией. Напротив, принятое двумя месяцами позже постановление «О Франции», открывавшее путь сближению СССР с будущими союзниками по антигитлеровской коалиции, было лишено указаний на какие-либо мотивы, побудившие его «не возражать» против заключения «регионального оглашения о взаимной защите от агрессии со стороны Германии»[40]. Было бы, однако, опрометчиво использовать сопоставление буквального смысла этих постановлений в качестве аргумента в нескончаемой (и в значительной мере бесплодной) дискуссии о том, насколько «искренним» был «антигитлеровский курс» СССР в 30-е гг. и т. д.[41].
36
Протокол № 148 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 1.11.1933, п. 102/82 (опросом от 25 10.1933). – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 15. Л. 119.
37
Запись беседы Л. М Хинчука с Б. Бюловым, 27.9.1933. – АВП РФ. Ф. 082. Оп. 16. П. 73. Д. 7. Л. 298–297; Запись разговора Л.М. Хинчука с Г. Дирксеном, 12.10.1933. – Там же. Л. 319.
38
Действительно, последующая беседа Литвинова с Нейратом свелась к взаимным препирательствам о вине каждой из сторон в создавшемся на почве лейпцигского процесса «журналистском конфликте» (Aufzeichnung des Reichsministeis des Auswärtigen Freiherr von Neurath, 28.10.1933//ADAP. Ser. C. Bd.II, 1. S.52–53; Из дневника М.М. Литвинова, 28.10.1933//ДВП СССР. T.XVI. С. 589–590).
41
Анализ постановления «О поездке т. Литвинова» см.: З.С. Белоусова. Советский Союз и европейские проблемы: 1933–1934 гт.//ВИ. 1999. № 10. С. 55–56.