Как явствует из приведенных примеров, адресация и рассылка инициативных документов, требовавших решения Политбюро, в рассматриваемый период варьировались в широких пределах. Если записка Криницкого 1929 г. была адресована «в Политбюро» и первоначально изготовлена в небольшом количестве экземпляров, а затем с нее было отпечатано не менее 29 копий, то подавляющая часть известных нам аналогичных документов НКИД (1931–1934) была составлена на имя Генерального секретаря ЦК ВКП(б) либо (во время его продолжительных летних отпусков) Секретаря ЦК Л.М. Кагановича, иногда с дополнительным персонализированным указанием «копия тов. Молотову», «копия тов. Кагановичу». Более полная информация о получателях обращения указывалась в столбце рассылки. Если поднимаемый вопрос требовал межведомственного согласования (или ставился после его достижения), записка направлялась также руководителю соответствующего государственного органа[88]. В некоторых случаях записки также адресовались Е.М. Ярославскому, являвшемуся представителем Президиума ЦКК на заседаниях Политбюро, однако установить, стало ли это обычной процедурой, не удалось. Два экземпляра записки в Политбюро почти во всех случаях направлялись Сталину вероятно, для личного пользования и для приобщения к тематическим делам архива ПБ (в случае отсутствия Сталина, в качестве получателя иногда указывался А.Н. Поскребышев). Возможно, в большинстве случаев не формальная адресация и даже не общее количество копий, а указание в перечне рассылки числа копий, предназначенных для сталинской канцелярии, является показателем того, предполагал ли отправитель, что записка станет предметом официального решения Политбюро (а не является лишь информационным сообщением либо запросом к Генеральному секретарю о его личной санкции по тому или иному делу)[89]. Возможно, это объяснялось тем, что в записке предлагалось срочно созвать заседание комиссии Политбюро (в которую вошли Сталин, Молотов, Литвинов и Стомоняков), и одна копия документа НКИД предназначалась для соответствующего делопроизводства. Кроме того, записки в Политбюро по вопросам, имевшим широкое международно-дипломатическое значение, или же направляемые по официальному заключению Коллегии НКИД, сообщались в копиях ее членам (с указанием об этом в заголовке или, чаще, в рассылке). Например, документ 1931 г. об обмене сведениями о состоянии вооруженных сил, адресованный Сталину (находившемуся в Сочи) и в копии членам Политбюро, был изготовлен в НКИД в девятнадцати экземплярах, из которых два были посланы Сталину, двенадцать – другим членам и кандидатам в члены ПБ, а остальные пять переданы в Секретариаты членов Коллегии и общее делопроизводство наркомата по иностранным делам[90].
Эти наблюдения являются лишь попыткой наметить некоторые характерные черты структуры, оформления и рассылки инициативных записок по внешнеполитическим делам. Трудность заключается не только в сравнительной узости использованной источниковой базы, но и в чрезвычайном разнообразии такой документации, даже исходящей из одного ведомства. В рамки сделанных замечаний не укладывается, например, подробная записка, включающая раздел «НКИД просит ПБ» (т. е. проект постановления), направленная Крестинский Секретарю ЦК Кагановичу для получения санкции на обмен политзаключенными с Польшей[91]. В документе упоминаются переговоры НКИД с ОГПУ и Представительством ЦК КПП в Москве, однако ни Менжинскому, ни представителю ИККИ в ПБ ЦК ВКП(б) Мануильскому, ни, наконец, самим членам Политбюро копии направлены не были. Их получили лишь сам Каганович (два экземпляра), члены Коллегии[92] НКИД Карахан и Стомоняков; официально информировать наркома (находившегося в Женеве) и Генерального секретаря (пребывавшего в Сочи) Крестинский как будто не намеревался. Не исключено, разумеется, что и.о. наркома действовал таким образом в расчете, что при необходимости Каганович сам распорядится о снятии копий для членов Политбюро и других причастных к этом делу лиц (такая необходимость, несомненно, возникла – вопрос окончательно решился на заседании Политбюро 1 августа 1932 г. В августе 1931 г. тот же Крестинский адресовал свою записку «В Политбюро ЦК ВКП(б) тов. Кагановичу» направил ему два экземпляра, а третий передал «Литвинову-Карахану»[93], через четыре дня аналогичная записка была изготовлена Секретариатом Крестинского в шести экземплярах и вместо сведений о рассылке сообщала «копии чл. Коллегии». Вопреки обыкновению документ имел гриф «секретно» (а не «сов. секретно»)[94]. Иногда авторы записок передавали «коммунистический» или «товарищеский» привет членам Политбюро, порой ограничивались подписью. Видимое отсутствие стандартизации рабочих процедур (адресации, оформления и рассылки письменных материалов в Политбюро) делает опрометчивым любое определенное суждение об их эволюции. Тем не менее, общая тенденция несомненно состояла в постепенном сужении прямой коммуникации между органами, выступающими инициаторами решений по международным делам, и Политбюро как совокупностью его индивидуальных членов, в сосредоточении информации и запросов по внешнеполитическим вопросам в руках Сталина, Кагановича, Молотова и, в меньшей степени, Ворошилова.
88
Так, один из экземпляров записки Н.Н. Крестинского И.В. Сталину относительно ликвидации задолженности наркомата путей сообщения польским железным дорогам (от 9.5.1932) был направлен А.А. Андрееву, причем именно как руководителю НКПС, а не члену ПБ (которым Андреев являлся с февраля 1932 г.) (АВП РФ. Ф. 010. Оп. 4. П. 21. Д. 64. Л. 105–104).
89
См., например: Записка Б.С. Стомонякова И.В. Сталину (копия В.Р. Менжинскому), 14.5.1932, «В. Срочно». – Там же. Ф. 09. Оп. 7. П. 35. Д. 5. Л. 41. Документ был изготовлен в трех экземплярах и был посвящен новым предложениям польской миссии относительно персонального обмена политзаключенных, решение по которому Политбюро приняло спустя два с половиной месяца.
Другим примером являются записки Крестинского Сталину от 21, 22, 23 июля 1931 г. о различных аспектах «дела Богового» (Там же. Ф. 010. Оп. 4. П. 21. Д. 63. Л. 185–187, 175–179). Хотя оно вскоре стало предметом обсуждения на двух заседаниях Политбюро (см. решения «О Польше» от 25.7.1931(раздел 1) и «О т. Боговом» от 5.8.1931 (раздел 4, заместитель наркома не намеревался информировать об этом других членов Политбюро и направлял Сталину один экземпляр (письмо от 22 июля дополнительно помечено «лично», хотя копия его была передана Литвинову). Парадоксально, что, по всей вероятности, именно предложения, содержавшиеся в этом «личном» письме, стали тремя днями позже официальной основой решения Политбюро «принять предложение НКИД». С другой стороны, записка Литвинова Сталину (от 2.1.1932) о необходимости выработки директив для переговоров с Румынией была направлена ему в двух экземплярах (один был направлен Стомонякову) (АВП РФ. Ф. 09. Оп. 7. П. 35. Д. 5. Л. 1).
90
Записка М.М. Литвинова И.В. Сталину (копии членам ПБ), 1.8.1931 (экземпляр Н.Н. Крестинского). – Там же. Ф. 010. Оп. 4. П. 21. Д. 63. Л. 759–760.)
93
Записка Н.Н. Крестинского Л.М. Кагановичу, 29.8.1931. – АВП РФ. Ф. 010. Оп. 4. П. 21. Д. 63. Л. 661–665.