(4) «При обсуждении на заседании ПБ инициативного документа принимается совершенно иное предложение, сформулированное кем-либо из членов ПБ еще до заседания или непосредственно в ходе его»[140].
По многим вопросам, переданным на усмотрение Политбюро, решения принимались опросом его членов. Опрос проводился путем рассылки членам Политбюро либо специально оформленных опросных листов, либо телефонограмм[141]. Этот метод принятия решений, предоставлявший руководителям и аппарату Политбюро еще большие полномочия в области формулирования текста постановления, применялся как для принятия срочных решений в промежутках между заседаниями Политбюро, так и для разгрузки повестки заседаний Политбюро (известна практика принятия решений опросом на самом заседании[142]). В обращениях по различным вопросам руководства НКИД и НКВТ в Политбюро нередко предлагался именно такой способ рассмотрения дела[143]. В большинстве подобных обращений речь шла либо о том, что по спорному межведомственному вопросу был достигнут компромисс[144], либо о внесении частичных изменений в ранее полученные директивы. Примерная группировка решений Политбюро по способам их принятия и политической значимости в конце 20-х – начале 30-х гг. в основном подтверждает такую корреляцию.
Первоначально опрос, по-видимому, рассматривался как суррогат процесса принятия решения ПБ. В начале 20-х гг. результаты опроса обычно утверждались на последующем заседании с формулировкой: «Подтвердить решение Политбюро от…», что, по всей вероятности, было связано с разногласиями, порой разделявшими членов Политбюро в соотношении 3:4 или даже 4:4[145]. К концу 20-х гг. изменение облика Политбюро и содержания его деятельности, растущая рутинизация сопровождались отказом от процедуры «подтверждения» результатов опроса. Принятие решений «опросом» становится нормальной практикой. С начала 30-х доля постановлений ПБ, принятых опросом, быстро возрастает и вскоре становится преобладающей. К весне 1937 г. эта практика достигает своего апогея, затем внезапно (в течение нескольких месяцев) уступает место иной, отличной от заседаний Политбюро и опроса его членов, рабочей процедуре (или процедур), скрытой за названием решение Политбюро.
Эта трудно постижимая запись отражает, во-первых, внеплановое, проводимое в промежутке между регулярными заседаниями Политбюро, собрание его членов. На это косвенно указывает редкость таких записей в протоколах конца 20-х– начала 30-х гг., когда заседания Политбюро были сравнительно часты. В своеобразном контексте эта запись встречается в нескольких протоколах, относящихся к лету 1931 г.; можно предположить, что тогда в составлении протоколов приняло участие новое лицо, зафиксировавшее факты заседаний в форме, которая отступала от сложившейся традиции делопроизводства и более непосредственно отражала жизненные обстоятельства работы Политбюро[146]. В протоколе № 42 указано, что он относится к заседанию Политбюро «от 8 июня и 10 июня 1931 г.», отдельно приводится список членов Политбюро, присутствовавших в эти дни. Перечень вопросов повестки дня и запись принятых по ним постановлений предваряет формулировка «решения Политбюро» (с указанием дат – 8 июня, 10 июня). Перед разделом, относящимся к 10 июня, дополнительно указано, что он относится к «заседанию Политбюро»[147]. Заглавие другого протокола лета 1931 г. (№ 53) относит его содержание к заседаниям Политбюро 28 и 20 июля. В тексте этого протокола не содержится указания на «решения ПБ» или иных помет, которые отдавали бы предпочтение одной из этих встреч членов Политбюро перед другой[148]. Рассмотренные выше случаи показывают, что, по крайней мере, в некоторых случаях «решения» Политбюро принимались на неформальных встречах, на которых присутствовали не только «вожди», но и «рядовые» члены этого органа. Однако присутствия большинства членов Политбюро было недостаточно, чтобы считать их деловую встречу полноценным заседанием, таковыми оказывались только собрания в специально отведенные дни. В исключительных случаях заседание вне расписания могло быть признано частью регулярного процесса, и лишь в одном из изученных нами протоколов оба эти вида рабочих встреч членов Политбюро документально оформлены как равноправные заседания.
Во-вторых, в рубрике «решения Политбюро» фиксировались договоренности ведущих деятелей ЦК, к которым они приходили на встречах, проводимых по делам других партийных инстанций – Оргбюро и Секретариата. Так, за первые четыре месяца 1930 г. протоколы Политбюро содержат 14 дат принятия «решений». Из них только три даты не совпадают с 10, 20 и 30-ми числами месяца, т. е. с установленными для заседания Оргбюро днями. Естественно предположить, что, собравшись по делам Оргбюро, входившие в него члены Политбюро оперативно разрешали проблемы, которые по тем или иным причинам они не считали нужным откладывать на пять дней – до очередного заседания Политбюро. По мнению О.В. Хлевнюка, в рассматриваемую серию постановлений «попадали решения, принятые Секретариатом ЦК во время предварительного рассмотрения повестки заседаний Политбюро»[149]. В конце 1930 г. руководство Политбюро предприняло попытку придать законный статус такого рода узким собраниям и именовать их «заседаниями Политбюро». «На заседаниях Политбюро по 10-м, 20-м и 30-м числам заслушивать только вопросы ГПУ, НКИД, обороны, валютные (секретные) и некоторые внутрипартийные вопросы», – говорилось в специальном постановлении[150]. Однако этот порядок не прижился. В протоколах Политбюро лишь с мая 1931 г. наблюдается предусмотренная декабрьским постановлением пятидневная периодичность заседаний. Это обстоятельство можно было бы счесть за нежелание оформлять специальные протоколы «закрытых заседаний», однако и «решения Политбюро» в начале 1931 г. отнюдь не всегда датировались указанными числами. Так, в марте 1931 г. «решения» принимались 11, 13, 14, 20 и 30-го числа. Обременительным оказалось и разделение вопросов по срокам рассмотрения, степени их секретности и тематике. Временным выходом из этих затруднений с конца весны 1931 г. стало более частое проведение очередных заседаний, оформлявшихся отдельным протоколом, причем некоторые из постановлений, принятые в день заседаний, фиксировались как «решения Политбюро». Можно предположить, что они принимались в узком кругу (на «закрытом заседании»). К концу 1931 г. сбои в таком порядке стали перерастать в отказ от него[151].
142
См.: О.В. Хлевнюк. Указ. соч. С. 65. На одном из заседаний января 1929 г. Сталин просто пустил по кругу клочок бумаги, на котором карандашом сообщал о желании получить краткий отпуск; члены ПБ расписались на нем, и таким путем, «опросом», решение о предоставлении десятидневного отпуска было принято (РГАСПИ. Ф. 17 Оп. 163. Д. 765. Л. 106).
143
См., в частности: Записка М.М. Литвинова И.В. Сталину, В.М. Молотову, 20.12.1931 – АВП РФ. Ф. 05. Оп. 11. П. 79. Д. 100. Л. 16; Записка А.П. Розенгольца И.В. Сталину. В.М. Молотову, 22.10.1932. – Там же. Ф. 09. Оп. 7. П. 55. Д. 5. Л. 181.
144
В этом случае обращение могло исходить от руководителей двух ведомств (См. Записка Ш.З. Элиавы и Б.С. Стомонякова в Политбюро, 23.4.1932. – Там же. Л. 153).
145
Н.Н. Покровский приводит случай, когда на заседании Политбюро дважды утверждались результаты опроса (Указ. соч. С. 32).
146
На некоторый сбой в делопроизводстве Политбюро летом 1931 г. указывает и нарушение нумерации протоколов. Протокол заседания от 20 июля имеет номер 50 (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 837), а протокол от 25 июля – номер 51 (Там же. Д. 838.). В промежутке между ними (22–23 июля) состоялось едва ли не единственное в своем роде «заседание Политбюро с представителями партийных кооперативных и хозяйственных организаций»; его протокол помечен номером 52 (там же).
147
Протокол № 42 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 8 и 10.06.1931 г. – Там же. Д. 829. Согласно журналам посещения кабинета Сталина, вечером 10 июня 1931 г. состоялась трехчасовая встреча членов Политбюро (Посетители.//ИА. 1994. № 6. С.35.).
148
Вероятно, это было связано с неясностью, какое из них является регулярным. Согласно регламенту, таковым должно было быть признано заседание 30 июля. Однако встреча 28 июля состоялась через 5 дней после внепланового, но вполне официального заседания 22–23 июля. Поскольку пятидневный промежуток между заседаниями являлся в то время нормой, то у составителя (оформителя) протокола, по-видимому, создалось впечатление, что заседание 28 июля вписывается в нормальный режим работы Политбюро.
149
О.В. Хлевнюк. Указ. соч. С.287. Основания для этого (весьма правдоподобного) наблюдения нам неизвестны.
151
В декабре 1931 г. ни одно из «решений» не было утверждено в день проведения оформленных протоколом заседаний, либо 10, 20 или 30-го числа: такие постановления датированы 2, 3, 18, 25, 27 декабря, очередные заседания состоялись 1, 8, 16, 23 декабря (см.: Хроника заседаний Политбюро//О.В. Хлевнюк и др. (сост.). Указ. соч. С. 210–211).