В. П. Гайденко, Г. А. Смирнов
Западноевропейская наука в средние века:
Общие принципы и учение о движении
Предисловие
Долго бытовавшее мнение о средневековье как о периоде духовного упадка, как бы незаполненном промежутке между культурно значимыми эпохами античности и нового времени, начинающегося веком Возрождения, формировалось постепенно, и в эту сугубо отрицательную оценку внесли свою лепту гуманисты эпохи Возрождения, Реформация и просветители. Возрожденческий гуманизм, яростный противник поздней схоластики XV— XVI вв., действительно окостеневающей и приходящей в упадок, искал в древних памятниках поэзии, риторики и философии утраченное богатство живого латинского языка, классической латыни, которую он противопоставлял языку схоластики, подчеркнем, поздней схоластики, очень бедному и крайне усложненному терминологически. На античных образцах воспитывалось новое видение человека и природы. Века, которые теперь называются средними, представлялись гуманистам дурным сном, который следует поскорее забыть.
С других позиций, но столь же суровую оценку давала этой эпохе Реформация. С точки зрения реформатских критиков, это было время господства иерархической церковной системы, погрязшей в пороках, которая способствовала насаждению внешней религиозности и сковывала свободу развития подлинно духовной жизни. Наконец, рационалисты нового времени противопоставили свой век — век Разума — средневековью как времени господства иррационализма, когда вера была провозглашена основой знания.
Надо заметить, что каждый из оппонентов средневековой культуры, безусловно, имел основания для обвинений. Но их позиции настолько различались, что они вступали в противоречие между собой. Необходим был усредняющий и сглаживающий острые углы взгляд эпигонов, чтобы составить из этих особых проекций стереотипную картину мрачного средневековья. Этот стереотип окончательно сложился в эпоху Просвещения.
Пока идеалы, провозглашенные критиками средневековья, имели жизненную силу и господствовали в западноевропейском обществе, до тех пор сохранялось и негативное отношение к средневековью. Но вот страсти улеглись, и хотя питательная среда для поддержания стереотипа сохраняется еще долго, самая возможность отстраненно и спокойно рассмотреть идеи критиков открывает путь также и для переоценки культурного значения эпохи средневековья. Первый же кризис рационализма в европейском романтизме пробудил интерес к средневековью, и притягательным оказалось именно то, что прежде представлялось просветителям самым неприемлемым, — иррационалистические тенденции средневековой культуры.
Раз пробудившись, этот интерес не угасал, и работа нескольких поколений историков-медиевистов была посвящена восстановлению картины средневековой жизни, реконструкции средневековой культуры. Литература и искусство той эпохи, религиозно-философские воззрения средневековых мыслителей прежде всего стали предметом изучения историков. Затем, в конце XIX — начале XX в., оживляется исследовательский интерес к социально-экономической истории средневековья.
Средневековая наука дольше остается в тени. Общераспространенное в первой четверти нашего столетия суждение о средневековой науке очень выразительно охарактеризовано в словах американского медиевиста Л. Уайта. «Пятьдесят лет назад, — писал он в середине семидесятых годов, — будучи студентом, я твердо знал две вещи о средневековой науке: во-первых, что ее не было; и во-вторых, что Роджер Бэкон преследовался церковью за научные занятия» [170, XII]. Многие убеждены в этом и по сей день.
Подлинное открытие средневековой науки происходит в начале нашего века в работах французского историка науки П. Дюэма. В его «Началах статики» [92], «Этюдах о Леонардо да Винчи» [91] и, наконец, в монументальном труде «Система мира» [93] произведена решительная переоценка роли средневекового периода в истории науки. Дюэм показал значимость работ Жана Буридана, Николая Орема и других Парижских и Оксфордских схоластов XIV в. для развития идей, сыгравших важную роль в становлении науки нового времени.
В исследованиях Дюэма, обнаружившего поразительное сходство между разработками схоластов XIV в. и некоторыми положениями науки нового времени, сильно сказывается тенденция к модернизации средневековых идей и теорий: в учении об импетусе, принадлежащем Буридану, он видит главным образом параллели с законом инерции, в работах Орема — зачатки аналитической геометрии. Пафос Дюэма, вообще отодвинувшего в XIV в. начало современной науки, вполне объясним — это пафос открывателя — его, в известной мере, разделяли и другие близкие ему по времени исследователи схоластической науки XIV в. [79; 109]. Во всяком случае, с этого времени средние века становятся полноправным объектом изучения для историков науки. Открывается и вводится в историко-научный обиход все большее число источников: рукописных и первых печатных изданий средневековых трактатов; появляется много работ, посвященных изучению научных идей и описанию фактического уровня научных знаний средневековья. В фундаментальном труде Дж. Сартона «Введение в историю науки» [149] собран огромный фактографический материал по истории средневековой науки.
Тщательный анализ источников, изучение отдельных научных результатов в общем контексте средневековой науки позволяют более трезво оценить вклад эпохи средневековья в развитие современной науки, а также выявить специфику научных идей средневековья в отличие от науки нового времени. В критическом пересмотре прежних, излишне модернизаторских суждений о средневековой науке большую роль сыграли труды известных историков науки А. Койре [40; 111 — 114] и А. Майер [125—130]. В своих «Этюдах о Галилее» А. Койре проанализировал связанный с именами Галилея и Декарта переворот в мире научных идей, который положил водораздел между средневековой наукой и наукой нового времени. Позднейшие историко-научные труды А. Койре также были посвящены рассмотрению проблем, связанных с научной революцией XVII в.
Исключительно важный вклад в анализ эволюции философско-научных воззрений на рубеже средневековья и нового времени внесли обстоятельные исследования А. Майер. Труды П. Дюэма, А. Койре и А. Майер задали новое и очень плодотворное направление изучению средневековой науки, когда она оценивается не только по тем, довольно небогатым, конкретным результатам, которые вошли составной частью в общую копилку научных знаний, но когда в ней видится очень важная эпоха в истории научных идей, непосредственно предшествующая рождению классической науки и во многом ответственная за характер воззрений и доктрин, формирующих классическую науку.
Этот подход некоторое время остается доминирующим в историко-научной медиевистике. Сюда следует отнести целый ряд работ, как посвященных истории отдельных научных дисциплин[1], так и прослеживающих либо эволюцию идей, определяющих значительные исследовательские направления в истории науки [31; 154; 172], либо формирование отдельных научных концепций, подходов или понятий [23; 26; 40; 107; 111—114; 125—129]. Руководящим принципом при сопоставлении средневекового и классического естествознания в этих работах является положение, что изменение концептуального аппарата науки, ее теоретической структуры— наиболее важный фактор научных трансформаций. Изменения эти при переходе от средневековья к новому времени настолько радикальны, что позволяют говорить о рождении науки в этот период.
Есть и другое исследовательское направление, которое видит специфику классической науки в ее экспериментальном характере. Более ранние этапы в развитии науки, особенно средневековый, рассматриваются в этом случае с точки зрения их роли в формировании экспериментального метода познания. Обширное исследование Л. Торндайка «История магии и экспериментальной науки» [163] являет пример такого исследовательского подхода. Убеждение автора в том, что опытное познание сродни древнему магическому знанию природы и именно там берет свое начало, диктует выбор опорных пунктов, через которые проходит предыстория классической науки. Интерес автора сосредоточен па сочинениях по оптике, астрономии, а также астролого-медицинского и алхимического содержания, т. е. относящихся к той сфере, где в средние века более всего было развито опытное познание природы: наблюдение, прямое и с помощью научных инструментов, сознательная опытная проверка и первые попытки проведения научных экспериментов. Также в контексте формирования экспериментального метода средневековая наука анализируется и в книге А. К. Кромби [84].
1
Наиболее показательны в этом отношении работы американских исследователей Э. Муди и М. Кладжета по истории средневековой механики [81; 82; 137]. См. также: [90; 141].