Такие фразы, как «насколько вещь более благородна, настолько больше заботится природа о ее производстве», «производящая способность руки находится в руке, а ноги — в ноге», «они имеют больше формы и меньше материи» и т. п., отсылают нас к фундаментальным категориям средневековой науки. Не раскрыв содержания этих категорий, мы не сможем понять точного смысла самих конкретных утверждений. Конечно, можно выбрать из общего массива естественнонаучных знаний того времени те положения (или те аспекты рассуждений), которые были относительно независимы от теоретических постулатов средневековой науки. В естественной науке — и это особенно справедливо для начальных стадий ее развития — одновременно существует несколько, довольно слабо связанных между собой пластов рассмотрения, начиная с констатации фактов, сформулированных на обычном (естественном) языке без использования теоретически апробированных понятий, и рассуждений, ведущихся на уровне здравого смысла, до общетеоретических конструкций, стремящихся дойти до «последних» оснований, опереться на истины, фундаментальный характер которых не может быть поставлен под сомнение исходя из принятых в данное время критериев рациональности. Самый высокий «этаж» теоретического рассмотрения тот, когда проблемой является уже не объяснение конкретного явления, скажем, какой-либо частный случай движения и взаимодействия тел, а когда сама возможность движения и взаимодействия, равно как и правомерность членения мира на отдельные «гела», которые способны двигаться и взаимодействовать между собой, ставятся под вопрос. Самые общие понятия задают категориальную сетку, позволяющую структурировать мир в целом, выделять его основные компоненты. Эта категориальная структура создается в процессе теоретической деятельности особого типа, предполагающей, что основные положения вводятся путем определения, а не заимствуются со стороны — из обыденного знания или частных наук, поскольку речь идет о «первоначалах» всякого знания, о формулировке базиса, на котором предполагается строить все здание науки. При этом при разработке категориальных схем особая роль принадлежит внутренним критериям достоверности и «понятности» знания.
Теоретические системы, относящиеся к конкретным предметным областям, постулаты, на которых возводится здание теории, методы доказательства, используемые в ней, — все это непосредственно связано с категориальными структурами и общими принципами, составляющими верхний пласт научного знания.
Средний «этаж» науки — это полуэмпирический, полутеоретический анализ конкретных ситуаций. Сталкиваясь с необходимостью объяснить конкретное явление, ученый пользуется как общенаучными представлениями, так и соображениями здравого смысла. Предмет исследования предполагается уже расчлененным на отдельные компоненты. Последние фиксируются либо на уровне наблюдаемых фактов, либо исходя из теоретических соображений, либо (наиболее часто встречающийся случай) опираясь на то и другое. Объяснение дается не явлению в целом, а некоторым его аспектам. Точнее, ищутся факторы, присутствие, отсутствие или изменение которых сказывается на существовании или модификации свойств объекта, интересующего исследователя. Объяснение ведется в терминах «воздействия», создается некоторая предназначенная для анализа данного конкретного случая модель поведения объекта, многие особенности которой не укладываются в теоретические установки (и может, даже им противоречат). Приведем пример.
Законы движения, изложенные в «Физике» Аристотеля, не предопределяют поведения тела в конкретном случае, когда оно движется противоположными движениями, скажем, при подбрасывании — сначала вверх, а затем вниз. Будет ли оно покоиться в промежуточной (в нашем случае — самой верхней) точке или нет? Сам Аристотель утверждал, что между противоположными движениями должен быть интервал покоя. Возражая ему, схоласт XIV в. Марсилий Ингенский вслед за арабскими комментаторами прибегает к аргументу, содержащему некий мысленный эксперимент: «…нет необходимости, чтобы был временный момент покоя между любыми движениями, туда и обратно. Доказательство состоит в том, что если бы боб бросили вверх против жернова, который падает, то не представляется вероятным, чтобы боб мог покоиться до падения, ибо если бы он покоился в течение некоторого времени, он остановил бы жернов, что представляется невозможным». Марсилий приводит и другой опровергающий пример: «Допустим, что Сократ движется к западу на корабле, который покоится. Тогда возможно, что Сократ в какой-то момент перестанет двигаться. И допустим, что в тот же самый момент, когда Сократ перестал двигаться (к западу), корабль со всем содержимым начинает двигаться к востоку. Значит, непосредственно перед тем Сократ двигался к западу, и сразу же затем он будет двигаться к востоку. Поэтому сначала он двигался одним движением, а затем другим, причем противоположным, без промежутка покоя» [151, 286—287].