Выбрать главу
Что камень податлив, и не шарахались в страхе Перед вулканом, чью злобу не укротишь; Счастливые уроженцы долин, где до цели Легко дотянуться или дойти пешком, Никогда они не видали бескрайней пустыни Сквозь сетку самума и никогда не встречали Ядовитых растений и насекомых в джунглях — Да и что у нас может быть общего с этой жутью! Другое дело сбившийся с толку парень, Который сбывает фальшивые бриллианты, Стал сутенером или пропил прекрасный тенор — Такое может случиться с каждым из нас, Кроме самых лучших и худших…             Не от того ли Лучших и худших влечет неумеренный климат, Где красота не лежит на поверхности, свет сокровенней, А смысл жизни серьезней, чем пьяный пикник. «Придите! — кричит гранит. — Как уклончив ваш юмор, Как редок ваш поцелуй и как непременна гибель!» (Кандидаты в святые тихонько уходят.) «Придите! — Мурлыкают глина и галька. — На наших равнинах Простор для армий, а реки ждут обузданья, И рабы возведут вам величественные гробницы; Податливо человечество, как податлива почва, И планета и люди нуждаются в переустройстве». (Кандидаты в Цезари громко хлопают дверью.) Но самых отчаянных увлекал за собою Древний холодный свободный зов океана: «Я — одиночество, и ничего не требую И ничего не сулю вам, кроме свободы; Нет любви, есть только вражда и грусть».
Голоса говорили правду, мой милый, правду; Этот край только кажется нашим прекрасным домом, И покой его — не затишье Истории в точке, Где все разрешилось однажды и навсегда. Он — глухая провинция, связанная тоннелем С большим деловитым миром и робко прелестная — И это всё? Не совсем: каков бы он ни был, Он соблюдает свой долг перед внешним миром, Под сомнение ставя права Великих Столиц И личную славу. Поэт, хвалимый за честность, Ибо привык называть солнце солнцем, А ум свой Загадкой, здесь в своей тарелке: Массивные статуи не принимают его Антимифологпческий миф; озорные мальчишки Под черепичными переходами замка Осаждают ученого сотней житейских вопросов И соображений и этим корят за пристрастье К отвлеченным аспектам Природы; я тоже слыхал Такие упреки — за что и сколько, ты знаешь. Не терять ни минуты, не отставать от ближних, И ни в коем случае не походить на животных, Которые лишь повторяют себя, ни на камень И воду, о которых заранее все известно — Вот суть Англиканской Обедни; она утешает Музыкой (музыку можно слушать где хочешь), Но нет в ней пищи для зренья и обонянья. Если мы видим в смерти конечную данность, Значит, мы молимся так, как надо; но если Грехи отпустятся и мертвецы восстанут, То преображение праха в живую радость Невинных атлетов и многоруких фонтанов Заставляет подумать подальше: блаженным будет Безразлично, с какой колокольни на них посмотрят, Ибо им утаивать нечего. Мой дорогой, Не мне рассуждать, кто прав и что будет потом. Но когда я пытаюсь представить любовь без изъяна Или жизнь после смерти, я слышу одно струенье Подземных потоков и вижу один известняк.

В МУЗЕЕ ИЗЯЩНЫХ ИСКУССТВ

Перевод П. Грушко

На страданья у них был наметанный глаз. Старые мастера! Как учтиво они замечали, Где у человека болит, как это отзывается в нас, Когда кто-то ест, отворяет окно или бродит в печали, Как рядом со старцами, которые почтительно ждут Божественного рождения, всегда есть дети, Которые ничего не ждут, а строгают коньками пруд У самой опушки, —             художники эти Знали — страшные муки идут своим чередом В каком-нибудь закоулке, а рядом Собаки ведут свою собачью жизнь, повсюду содом, А лошадь истязателя спокойно трется о дерево задом.
В «Икаре» Брейгеля [31], в гибельный миг, Все равнодушны, пахарь — словно незрячий: Наверно, он слышал всплеск и отчаянный крик, Но для него это не было смертельною неудачей, — Под солнцем белели ноги, уходя в зеленое лоно Воды, а легкий корабль, с которого не могли Не видеть, как мальчик падает с небосклона, Был занят плаваньем, все дальше уплывал от земли.

РОМАНИСТ

Перевод Э. Шустера

Затянутых в талант, как в вицмундиры, Поэтов по ранжиру ставим мы; Одни корпят, заброшенны и сиры, Другие вдруг напьются сулемы,
А третьи мчат, как лихачи-гусары. Ну а тебе бороться предстоит С правдивостью и со свободой дара, Чтоб обрести для нас привычный вид.
Во имя этого придется скуку Впитать тебе, и суше стать стократ, Лжеправедности изучить науку,
Воспеть разврат, когда того хотят, И мучаться, как от сердечной боли, За выпавшие нам свинячьи роли.

ПАМЯТИ ЙЕЙТСА

(Скончался в январе 1939 года)

Перевод А. Эппеля

I
Он исчез в тусклой стуже: Оцепенели реки, опустели аэропорты, Снег исказил статуи, Ртуть падала во рту блекнувшего дня. О, вся метеорология согласна — День этой смерти был тусклым холодным днем.
Далеко от его умиранья Волки продолжали бегать по лесам. Сельскую речку не обольстили тонные парапеты. Глаголы траура Не пустили в строки смерть.
А для него был последний полдень самого себя, Полдень санитарок и шепотов; Окраины тела взбунтовались, Перекрестки разума пустовали, Предместья обезголосило молчанье, Родники чувств иссякли; Он воплотился в своих почитателей.
вернуться

31

Брейгель Питер (1525/30(?)–1569) — нидерландский художник, один из основателей фламандского и голландского реалистического искусства.