Огненные птицы. Они прилетели по проволоке, дождем сыпались с крыш, запрыгивали на балконы. А теперь их осталась горстка. Пьетро пошел по заваленному трупами двору. К нему подскочил человек. Виравольта уклонился от первого выпада, парировал второй, а затем сам перешел в атаку и пронзил противнику горло. Через пару секунд он уже поднимался по ступеням Золотой лестницы. На лестничных пролетах тоже валялись тела, раненые молили о помощи. Добравшись до верха, Пьетро увидел, как справа один из Огненных птиц, окруженный людьми Пави, бросает шпагу и сдается. А в тени слева еще один в панике судорожно избавляется от плаща, пытаясь воспользоваться неразберихой. Мужчина поднял взгляд, обнаружив перед носом кончик шпаги готового атаковать Виравольты.
— Ну? — улыбнулся Пьетро. — Пытаемся переметнуться в другой лагерь?
* * *К счастью, на верхних этажах здания сражений практически не велось. Прикончить оставшихся Огненных птиц, укрывшихся в залах Коллегии и Выборов, было не сложно. Попытка противника освободить заключенных из Пьомби тоже не увенчалась успехом. Стриги осознали, что их путь заканчивается на пороге этой самой тюрьмы, где они вскорости и окажутся.
Пьетро вместе с победоносными офицерами Уголовного суда вышел из дворца и нос к носу столкнулся с девчушкой в синей юбочке.
С улыбкой до ушей она протянула ему картонную коробочку.
— Мессир!
Малышка буквально сияла.
— Для маленьких учениц Святой Троицы…
Пьетро улыбнулся.
Каким-то чудесным образом празднования и карнавал на улицах продолжались. Словно по волшебству венецианцы ни на йоту не потеряли своего воодушевления. Несмотря на шум и ярость, грохот сражений — некоторые из которых так и остались скрытыми от глаз широкой публики, а другие были столь очевидны, что их сочли розыгрышем, — потонул в общем гвалте. А возникшие слухи улыбающиеся во весь рот власти поспешно задавили в зародыше. Командующий Арсеналом одержал победу. А в конторах у Риальто, тоже ставших театром военных действий, отрезанные от своих Стриги в конечном итоге сдались. Даме Червей выпала честь забрать из рук забаррикадировавшихся в юридических конторах сторонников фон Мааркена и Химеры последний выстреливший в этот день пистолет.
По правде говоря, празднование Вознесения и карнавал 1756 года были бесподобными.
А на «Буцентавре» посол наклонился к уху дожа:
— Это было поразительно! — Но, спохватившись, что надо хотя бы изредка демонстрировать критический подход, добавил: — Хотя и несколько… помпезно.
Франческо Лоредано улыбнулся и промолчал, испустив долгий-долгий вздох облегчения.
Обручение с Морем завершилось.
Песнь XXIV Колодец Гигантов
Карету Экхарта фон Мааркена по дороге из Маргеры тя нула шестерка лошадей, которых яростно нахлестывал кучер. Экипаж двинулся, как только по приказу герцога-ренегата загрузили багаж. И вот теперь он бежал. Фон Мааркен мрачно взирал на сменяющийся за окном пейзаж. Буквально в считанные часы его мечты развеялись в прах. Время от времени австриец сжимал руками голову, стараясь справиться с терзавшими его страхом и бешенством. Потому что теперь он, оставшись наедине со своими несбывшимися мечтами и мыслями о более чем реальной перспективе вечной ссылки, бесконечного изгнания, ехал по этой дороге, навсегда уводящей его из Венецианской республики. Никогда уже не вернуть ему свою собственность, большей частью реквизированную Марией-Терезией. И еще меньше шансов вернуть честь. Резкие краткие восклицания кучера, удары хлыста, тяжелое дыхание лошадей, клубящаяся пыль — все это доходило до его сознания, как отдаленное падение капель в бездонный колодец, и казалось, будто мир скрыт за каким-то саваном. Он находился словно в кошмаре, и, похоже, этот кошмар продолжался с рокового дня его первого изгнания. «Все потеряно, — думал герцог. — Все…»
Он сжал кулаки. Фон Мааркен уезжал спешно, так же как и приехал: тайно, опальным аристократом, в одиночку. Дож победил. Остался в живых. Оттавио и Викарио мертвы. Огненные птицы, эти порожденные другим кошмаром Стриги, сложили оружие. Только ему и Химере удалось ускользнуть. И они стали опасны друг для друга. «Как всегда и были на самом деле», — подумал фон Мааркен. И все это произошло по вине одного-единственного человека, в этом Экхарт был совершенно уверен. Черной Орхидеи,