— Послушайте, лейтенант, я на работе. Инцидент, касающийся его и Кейд, является предметом внутреннего расследования. Есть мнение, что акция была проведена ячейкой «Бригады Судного дня».
— И зачем группе хакеров пускаться во все тяжкие, чтобы подставить Юинг?
— Мы это выясним. Это дело глобальной безопасности, лейтенант, — Теперь его голос зазвучал очень тихо и холодно. — Убийство двух оперативников подпадает под юрисдикцию ОБР. Вы обязаны отойти в сторону и уступить место нам.
— Я обязана делать свою работу. Между прочим, погибла еще одна из подружек Биссела. На этот раз речь идет о девчонке двадцати одного года от роду, которая была настолько наивной, что верила в вечную любовь.
Он так стиснул зубы, что на скулах заиграли желваки.
— Нам известно о ликвидации. Мы…
— Ликвидации?! Да черт вас побери!..
— Мы в этом не замешаны, — быстро сказал Спарроуз.
— А вам известно обо всем, что происходит в вашей организации?
Он открыл было рот, но передумал и сказал явно не то, что собирался сказать:
— Я подробно ознакомился с этим делом. Данный разговор является проявлением уважения к заслугам Юинг, ее беспримерному служению своей стране. ОБР по мере возможности старается сотрудничать с местными властями. Но, повторяю, это всего лишь проявление любезности. К некоторым деталям этого дела вы не допущены. И поскольку обвинения против Юинг сняты…
— И, по-вашему, это все отменяет? Думаете, вам позволено подглядывать, подслушивать, манипулировать людьми, двигать их, как пешки по шахматной доске?
Ева почувствовала стеснение в груди и поняла, что просто потеряет сознание, если позволит себе вспомнить о комнате в Далласе. Поэтому она нарочно заставила себя думать о молодой женщине в украшенной оборочками спальне с розовым плюшевым медвежонком и розовым бутоном.
— Бывает, конечно, что пешки бьются по ходу дела. Какая жалость! Хлоя Маккой мертва. У вас есть способ это отменить?
Его тон не изменился.
— Это дело расследуется, лейтенант. И оно будет раскрыто. С лицами, ответственными за это преступление, разберутся как должно. Но вам придется отступить.
— Так же, как ваши люди отступили в Далласе? — Слова вырвались прежде, чем она успела их удержать. — Им тоже было плевать на страдания невинных!
— Я понятия не имею, о чем вы говорите. Даллас не имеет никакого отношения к этому делу.
— По виду вы человек неглупый, агент Спарроуз. Поройтесь в ваших досье, сопоставьте факты. — Ева отодвинула стул и встала. — И вот еще что: я не отступлю. С Юинг не только будут сняты все подозрения, она будет публично оправдана — с вашей помощью или без нее. А тот, кто убил Хлою Маккой, понесет ответственность по закону, а не по понятиям вашей шпионской конторы! — Ева не кричала, но и не сочла нужным понизить голос. Несколько голов повернулись в ее сторону; она не сомневалась, что многие копы навострили уши. — На этот раз кому-то придется заплатить. Советую вам и вашим слухачам занести это в свои базы данных и проанализировать. А если решите обратиться ко мне еще раз — будьте готовы договариваться. Иначе нам не о чем будет говорить.
Ева вышла из бара. Она дышала с трудом, голова кружилась, но она дала себе слово, что выдержит. Она не будет думать о том, что с ней сделали. Лучше она подумает о том, что собирается сделать сама.
«Кто-то заплатит!» — сказала она себе. Она не могла расквитаться за избитого, до смерти напуганного ребенка в Далласе и готова была сделать все, что в ее силах, чтобы помешать в этом Рорку. Но, чего бы ей это ни стоило, она расквитается за Риву Юинг и Хлою Маккой!
Не обращая внимания на ломоту в затылке, Ева вывела машину из гаража. Казалось, затылок сжимают железные тиски, но она терпела, отчаянно пробиваясь сквозь пробки вечернего Нью-Йорка.
Сирены аудиорекламы выводили свою обычную вечернюю песню: «РАСПРОДАЖА! РАСПРОДАЖА! РАСПРОДАЖА! Тотальная осенняя уценка товаров в торговом центре „Поднебесный“! Сотню счастливцев ждет приз: цифровой карманный телефон! СОВЕРШЕННО БЕСПЛАТНО! Количество предложений ограничено».
Звуковые волны обрушивались на нее, чередуясь с треском лопастей вертолетов дорожной полиции и завыванием клаксонов. Голова раскалывалась, и Ева чувствовала, что ей предстоит кошмарный вечер. Но сквозь шум Нью-Йорка, сквозь неистово пульсирующее сердцебиение большого города до нее доносился холодный, невозмутимый голос Спарроуза, говорившего о ликвидации.
«Нас нельзя подвергать ликвидации, как каких-то тараканов», — твердила себе Ева, лихорадочно сжимая руками руль. Она счет потеряла бездыханным телам, над которыми ей приходилось стоять. Сколько раз она приказывала упаковать такое тело в черный пластиковый мешок на «молнии»! Но для нее они не складывались в безликие штабеля. Они были людьми, единственными и неповторимыми в своем роде. Их нельзя было просто взять и ликвидировать.
Ева проехала в ворота дома, моля бога, чтобы дал ей десять минут тишины. Десять минут без сирен, завывающих у нее в голове. Она бегом проскочила через вестибюль в надежде избежать ежевечерней встречи с Соммерсетом и уже добралась до середины лестницы, когда сзади ее окликнули по имени. Она оглянулась и увидела у подножия лестницы Мэвис.
— Привет! Я не знала, что ты здесь. — Ева машинально потерла кулаком ноющий висок. — Я хотела прошмыгнуть потихоньку, чтобы не встретиться со Страшилищем.
— Я сказала Соммерсету, что мне нужно всего несколько минут, и он меня впустил. Но у тебя, похоже, дела, и ты устала. Наверное, сейчас не время…
— Нет-нет, все в порядке.
Несколько минут с Мэвис было куда лучше любого болеутоляющего. «Еще одно напоминание о том, кем я была, — подумала Ева. — И кем я стала».
Она сразу заметила, что Мэвис в этот вечер настроена консервативно: ни одна деталь ее одежды не светилась. Подумав хорошенько, Ева вынуждена была признать, что не припомнит, когда в последний раз видела Мэвис в столь прозаическом одеянии, как джинсы и футболка. Правда, футболка обрывалась на несколько дюймов выше талии и была обшита красно-желтой бахромой, но, по крутым меркам Мэвис Фристоун, это была очень строгая вещь.
Волосы у Мэвис сегодня были скромного каштанового цвета, оживленного всего-навсего одной красной и одной желтой прядками, начесанными на макушке. И лицо у нее было бледное, совсем не накрашенное.
— Ты что, в церковь ходила? — спросила Ева.
— Нет.
Нахмурившись, Ева пригляделась внимательнее.
— Вот это да! У тебя уже заметно! Я тебя всего пару недель не видела, и…
Тут произошло нечто совершенно невероятное: Мэвис ударилась в слезы.
— О, черт! — в ужасе воскликнула Ева. — Вот дерьмо! Что я такое сказала? Я не должна говорить, что у тебя заметно? Но я думала, ты обрадуешься… Ты же сама этого хотела… ребенка и все такое… О боже!
— Я не знаю, что со мной не так! Я не знаю, что мне делать!
— Что-нибудь случилось с ребенком?
— Нет. Ничего не случилось. Все хорошо. Нет, все плохо! — рыдала Мэвис. — Все очень плохо. Все. О, Даллас! — С драматическим воплем она бросилась на шею Еве. — Мне так страшно!
— Надо вызвать врача. — Ева окинула лихорадочным взглядом вестибюль, как будто заклиная врача появиться из-под земли. Она была в такой панике, что готова была обратиться к помощи Соммерсета.
— Нет-нет-нет-нет! — Спрятав лицо на плече у Евы, Мэвис рыдала так, словно у нее душа с телом расставалась. — Мне не нужен врач.
— Тогда присядь. Тебе станет легче, если ты сядешь. — «А может, лучше лечь? — подумала Ева. — Может, сделать ей укол? Господи, помоги мне!» — Знаешь, что? — сказала она вслух. — Пойду-ка я посмотрю, может, Рорк уже вернулся.
— Мне не нужен Рорк. Мне не нужен мужчина. Мне нужна ты!
— Ну хорошо, хорошо. — Ева бережно усадила подругу на кушетку, стараясь не психовать. — Вот она я. Э-э-э… а я тебя как раз сегодня вспоминала.
— Правда?
— У меня был завтрак в «Голубой белке», и… О, матерь божья! — пробормотала Ева, когда слезы Мэвис полились в три ручья. — Ну, хоть намекни! Я же понятия не имею, что происходит и что надо делать!
— Мне ужасно страшно.
— Это я уже усвоила. Но почему? Чего ты боишься? К тебе кто-то пристает? Какой-нибудь псих-поклонник?
— Нет, поклонники у меня замечательные.