— При тебе кто-нибудь приходил?
— Не-ет.
Так, дверь была закрыта, этот дурень внутрь не заходил. Посторонних не было. Значит, кто-то свой.
— Так, быстро своего десятника сюда и привести Ивашку Кривого.
— Косого, — робко поправил горе-часовой.
— Хоть безглазого, только живо его сюда. От этого зависит твоя жизнь.
Охранник уже топал каблучищами по лестнице.
Георгий, оставшись один, снова склонился над телом. Внимательно все осмотрел — никаких зацепок. Чисто сработано.
Убили спящего. Нож обычный, как у любого ремесленника.
— Видать, правду тебе сказал твой степной дух, — вздохнул сотник, — хотя я-то в духов не верю.
Ивашку Косого поймали быстро. Он, услышав про тревогу, попытался улизнуть. Отловили его прямо в исподнем — сидел в зарослях полыни. За что взяли — он так и не понял, однако трясся и божился, что ни при чем.
Минут через десять Георгий из него вытянул, что перед рассветом пришел к чулану человек и попросил пропустить к степняку. Дал гривну за свидание. Говорил, что должен тот ему много денег, договориться надо, пока князь за степняка не взялся. Побыл несколько минут, потом ушел.
У Георгия в голове не умещалась такая расхлябанность. У него в сотне были совсем другие порядки, даром что разведчики. Право попасть к нему под начало нужно было еще заслужить.
— Что-нибудь еще вспомнил? — спросил он без особой надежды.
Глаза мужичонки действительно косили, поэтому, куда смотрит Ивашка, было не понять.
— Вроде видел я его раньше…
— Где? — сотник оживился.
— Вроде у боярина нашего…
— У какого?
— Вроде у Дорофея Фомыча.
— Что ты заладил «вроде, вроде»? Так видел или не видел?
— Видел, точно видел, — лицо Ивашки просияло, — не то седельщик он… или сапожник…
Нож обычный, как у любого ремесленника.
— Седельщик или сапожник, говоришь… Скорее сапожник. Сходится!
Георгий выбежал из комнаты. На пороге обернулся.
— Считай, самое печальное тебя миновало.
Сапожника, конечно, и след простыл, зато дворня рассказала, что на рассвете он куда-то выходил, бегом вернулся, и с тех пор никто его не видел. На всякий случай отрядили погоню.
Все указывало на боярина Дорофея. Да и степняк предупреждал про боярский заговор.
Боярина было решено вызвать к князю и посмотреть на то, как он себя поведет.
Даниил, князь Галицкий, сидел и размышлял.
Сколько бед он натерпелся от бояр! После смерти отца — князя Романа Мстиславовича, — которого убили из засады, когда он возвращался с малой дружиной домой, его вдову с малолетними Даниилом и Васильком бояре изгнали из родного Галича. Потом еще не один раз из-за их козней Даниил терял Галицкий стол. Особенно преуспел на этом поприще боярин Судислав. Много горя он принес княжеству. Сильный князь не устраивал бояр. С большим трудом ему приходилось отвоевывать родительское наследство то у Коломана или Андрея — королевичей венгерских, то у Ростислава или Михаила — безземельных русских князей. Верным спутником в его злоключениях был брат — Василько. Бедствия русской земли бояре воспринимали как свою выгоду. Когда Даниил заботился о противостоянии татарам — неверные бояре стремились воткнуть нож в спину, преследуя только свои цели. И каждый раз он миловал заговорщиков.
Наверное, зря.
Боярин Дорофей был насторожен. От него не укрылось, что Георгий расспрашивал дворню. Однако не явиться по прямому приказу князя он не посмел.
— Как дела? Как торговля? — начал издалека князь.
— Да какая торговля, убытки одни, — начал на всякий случай прибедняться боярин, — недавно напали на мой обоз, весь груз попортили.
— Степняки, небось? — взгляд князя стал тяжелым. Этого его взгляда боялись все, за редким исключением. Внимательные серо-голубые глаза смотрели словно внутрь тебя.
Дорофей тоже поежился.
— Откуда ж здесь степнякам взяться?
— Да был тут у меня один, Георгий привез, так твой человек сказал, что он тебе должен.
Боярин заметно напрягся.
— Какой мой человек?
— Тот, который степняка убил. Он и сказал.
Дорофей вскочил.
— Не могли вы его поймать!
Бешенство и вся злоба на князя, дремавшие в нем, выплеснулись наружу оттого, что он понял, как глупо себя выдал.
Действительно, поймать Дорофеева холопа не смогли. Вернувшийся разъезд доложил, что нашел его тело у кромки леса.
— Видно, я был к вам слишком милостив, — тихо сказал князь, — мое милосердие вы посчитали слабостью, но еще непоздно все исправить.
— Врешь, не возьмешь! Щенком безродным тебя мой отец выгнал из Галича, но ты вернулся и всегда возвращался. Ничего, теперича наша возьмет, — боярин совсем потерял всякую осторожность. Ненависть душила его.