— Ты не мог этого предусмотреть заранее?
— Конечно, мог, я не исключал такого хода. Однако мы задержались дольше, чем рассчитывали.
— Ты что, считаешь русов дураками? — второй на секунду вышел из себя. — Они же специально тянули время, чтобы подоспела помощь! Русы, даже проигрывая битву, дерутся как шайтаны.
Потом уже гораздо спокойнее спросил:
— Кто командовал обороняющимися?
— Какой-то совсем молодой сотник. Ничего примечательного. Я почти убил его, но нам помешали.
Второй собеседник приподнял бровь.
— Почти? Ты его ранил?
Первый воин проигнорировал вопрос. По понятным причинам ему пришлось умолчать о том, как он бесславно бежал, чтобы не быть убитым или схваченным, поэтому сейчас в нем чувствовалось раздражение.
— Я уже велел найти его, чтобы закончить начатое, — ответил он с запалом, — когда я его поймаю, то убивать сразу не стану. Он будет умирать очень долго. И мучительно.
В глазах первого воина можно было прочитать все то, что он сделает с сотником, когда тот попадет к нему в руки.
— Он будет умолять о скорой смерти, и даже тогда я не сразу убью его.
— Попробуй, — спокойно ответил второй и встал, — новые указания получишь позже.
Встреча была окончена.
Даниил, князь Галицкий
Георгий сидел на крыльце, положив голову на руки. Прохладный утренний ветерок щекотал загорелую кожу — сотник вышел, не надев даже рубахи.
Хотя сейчас он переживал самый счастливый период своей жизни, тревожные думы не могли его оставить. Мысль о том, что он так и не нашел ответов на интересующие его вопросы, не давала ему покоя.
Медленно он встал, направился к бочке с дождевой водой. Из нее Олеся поливала не так давно разбитый огород. Зачерпнув полную пригоршню прохладной воды, умыл лицо.
Холодные ручейки потекли на грудь и плечи. По коже пробежали мурашки.
Мысли так же торопились, толкая друг Друга.
Кто хотел убить князя?
Кто велел кочевникам напасть на скит?
Кому выгодно поссорить князя с Ордой?
Сотню раз Георгий задавал себе эти вопросы и не находил ответа.
Внезапно сотник развернулся и вошел в дом. Решительным шагом он направился к лавке, где вчера оставил оружие и одежду. На ходу вытеревшись рушником, стал натягивать рубашку.
— Ты что встал так рано? — послышался сонный голос Олеси.
— Не спится что-то, ты не вставай, душа моя.
Георгий услышал, как Олеся, не послушавшись, завозилась, набрасывая что-то на себя.
— Ты куда? — испуганно спросила она, появившись в дверном проеме и увидев, как сотник берет оружие.
Георгий улыбнулся.
— Скоро вернусь. Дело одно есть.
— Ты… к князю?
— Нет, не к нему, — сотник подошел к жене и поцеловал горячие со сна губы, — не волнуйся, скоро буду.
Резко развернулся и вышел.
Олеся еще какое-то время слышала в утренней тиши шаги Георгия.
Что мне еще разрешено, кроме как любить тебя?
Сотник держал путь в темницу к боярину Бориславу. Точнее сказать, место, где находился боярин, вовсе не было темницей. Князь Даниил велел держать его под замком, но не допускать, чтобы Борислав терпел лишения, — у князя были на его счет какие-то соображения. Место, где маялся в одиночестве боярин, держалось в тайне, однако сотник его знал. И сейчас, пройдя несколько длинных коридоров и поворотов, он наткнулся на охрану. Против ожиданий, дружинники бодрствовали и службу несли исправно, что приятно удивило сотника.
Охрана молча расступилась, узнав Георгия. Один, погремев ключами, открыл тяжелую дверь, пропуская вперед.
Его взгляду открылась комната с низким потолком. В небольшое оконце заглядывало яркое утреннее солнышко. Под окном стоял стол, за которым сотник и увидел боярина Борислава.
У Георгия сложилось впечатление, что боярин либо очень рано встал, либо вовсе не ложился. А еще ему бросилось в глаза, как изменился Борислав с тех пор, как сотник видел его в последний раз на том злополучном пиру. Круги под глазами, богатая одежда висит мешком.
Неужто голодом морили? Навряд ли. Не стал бы князь поступать так даже с изменником. Чай, не болен?
Тем временем Борислав, увидев вошедшего, встал, молча рассматривая сотника.
— Будь здоров, боярин, — поприветствовал его Георгий.
— Какой я теперь боярин, — вместо приветствия произнес Борислав.
В голосе его не было сожаления. Просто безразличие к своей участи.
— Присядем? — спросил сотник.