Рушан-бек удивленно обернулся.
— Смелый рус, но мне нужен только он. — Бек не захотел принимать жертву Семёна. У него были свои виды на сотника.
Десятник, несмотря на тяжесть ситуации, невольно почувствовал облегчение.
При взгляде на Георгия у Семёна сердце обливалось кровью. Сотник стоял напротив татарина под взглядами не одного десятка глаз. Внешне он был спокоен, но Семён чувствовал, что тот просто потерян. Еще никогда десятник не видел своего начальника таким.
Ведь возьмет и останется!
Семён быстро подошел к нему, пытаясь развернуть и силой увести к лошади.
— Все, сотник, поехали, он же издевается над тобой.
Георгий не сдвинулся с места.
— Мы должны забрать Михаила… должны, — тихо сказал он.
— Он не даст нам это сделать. Поехали, если хочешь сам уйти живым. Сейчас мы Михаилу не поможем. Ты же видишь, он хочет спровоцировать тебя и убить без чести.
Семён приложил всю свою медвежью силу и потащил Георгия к лошадям.
— Остынь, сотник. Мы выручим его, — уговаривал он на ходу.
Никто из наблюдавших эту картину так и не сдвинулся с места, пока Семён с Георгием не поравнялись со своими.
Десяток только ждал сигнала к выступлению. Вой следили за противостоянием бека и сотника, готовые прийти на помощь, невзирая на численный перевес противника. Здесь, в окружении врагов, они дорого продали бы свои жизни. Впрочем, Рушан-бек тоже это понимал.
Все это время Михаил не произнес ни слова. Но сейчас в тишине раздался его слабый голос.
— Забудьте… про меня. Я… уже умер. Как наш… князь…
Семён перестал подталкивать сотника. Они оба остановились.
— Князь жив! — громко произнес Семён.
— Жив..?
— Да что ему сделается?
— Это хорошо… очень хорошо…
В глазах пленника стояли слезы.
— …хорошо…
Все стремительно менялось.
Когда Михаил увидел, как князь упал, пронзенный стрелой, что-то в нем надломилось. Само его пленение и продажа Рушан-беку были лишь отдельными частями ошеломительного падения в бездну. Ничто больше не подкрепляло его веру. То мужество, о котором рассказывали байки в дружине, было разбито, как плошка. Сотник был просто сломлен. Он до сих пор сопротивлялся беку только из врожденного упрямства. Но сейчас слова десятника вновь разбудили в нем надежду.
— Держись, друг, — крикнул Семён, отъезжая, — мы еще вернемся.
Топот копыт заглушил издевательский смех бека.
— Ты вернешься, сотник, я знаю, — крикнул Рушан вдогонку и снова расхохотался.
Ехали молча. Никому не хотелось разговаривать. Слишком тяжело было оставить своего товарища в неволе, тем более Михаила, которого многие знали и любили. Его судьба могла стать судьбой каждого.
Семён несколько раз останавливал десяток, чтобы послушать, не преследуют ли их. Все было спокойно, погоню не выслали, видимо, бек действительно считал, что сотник придет к нему с повинной головой.
А с Георгием действительно творилось неладное.
С тех пор, как они покинули улус бека, и до самого Сарая он не произнес ни слова. Его лицо застыло и не теряло этого напряженного выражения, словно его терзала какая-то внутренняя мука. Мысли витали где-то далеко от Семёна, дружинников и простирающейся вокруг степи.
— Не казни себя, ты же ничего не мог сделать, — не выдержал Семён.
Георгий и в этот раз не ответил.
Когда они приехали в лагерь, небо совсем потемнело и покрылось звездами. Сотник так же молча расседлал коня и вошел в шатер, который делил с Якимом и его сыновьями. Однако спать ложиться, похоже, не собирался.
Семён постоял рядом с шатром, потом позвал одного из дружинников, с которым еще на обозы ходил.
— Станешь сегодня здесь, — приказал он, — если сотника понесет ночью воздухом подышать, не пускай ни в коем разе да товарищей позови. Чтобы мне сотника в степь не упустили! Понял?
— Понял. Как не понять.
— Ну давай, иди, да смотри в оба!
— Обижаешь, Семён.
— Я не обижаю, а проявляю бдительность.
Теперь десятник слегка успокоился. Можно и своими делами заняться. Он отправился к воям, сидящим у костра.
Сон не шел к Георгию. Он, не раздеваясь, прилег на свою лежанку и теперь изучал купол шатра в мельчайших подробностях. Все уже спали мирным спокойным сном, а сотник, лишь только закрывал глаза, видел измученного Михаила, прикованного к столбу. При мысли о том, что после их отъезда Рушан-бек причинил ему какое-то зло, а возможно и убил, Георгия начинало бить крупной дрожью, которую он не сразу мог унять.
Хитрый бек действительно заронил в нем сомнение, стоит ли его жизнь жизни Михаила.