— Ладно тебе, мала еще, чтобы над начальством потешаться. И я, между прочим, еще и твой родственник, хоть и дальний, — проворчал десятник второго десятка первой сотни тайной лесной дружины леших. — Ты вон лучше Разику от себя привет передай, а то он, бедный, дар речи потерял, лишь на тебя глазеет неотрывно, да вздыхает печально!
— Да уж, родственник: седьмая вода на киселе! А господин десятник первого десятка вовсе не глазеет, а осматривает правильность подгонки моей амуниции, — ответила Катька и обожгла несчастного Разика лукавым взглядом своих ярко-голубых глаз.
— Между прочим, к слову о порядке в амуниции, — пришел на помощь другу наконец-то вырвавшийся из плена болезненных мыслей и воспоминаний Михась. — Начальник всего нашего отряда, сотник Дымок высоко оценил действия авангарда под командой Разика. Так что друга нашего вскоре ожидает благодарность и повышение по службе!
Разик глубоко вздохнул и приосанился. Он действительно откровенно и честно делал карьеру, не без основания чувствуя в себе способность командовать людьми. И успехи по службе, особенно на командирском поприще, одобряемые и ценимые всеми окружающими, составляли предмет его вполне законной гордости. Но вот Катька, в которую он влюбился еще год назад, казалось, не обращает на эти самые его успехи никакого внимания. Данное обстоятельство Разика несколько смущало, поскольку он, не имея опыта в любовных делах, не мог понять, в чем же тут дело. А дело было всего лишь в Катьке, которой еще не пришла пора любить. Катькино отношение к Разику сбивало с толку и Михася, который, несмотря на свой пылкий нрав и романтическую любовь к заморской красавице — леди Джоане, не вполне понимал сестру. Да и может ли кто-либо полностью понять другого человека, если зачастую бывает сложно разобраться и в собственной душе! В общем, Михась, относительно недавно проведавший о чувствах лучшего друга к своей сестре, всячески одобрял и поощрял его, нахваливая перед Катькой.
— Ну да, конечно, — без тени улыбки произнесла Катька. — Никто в Лесном Стане и не сомневается, что Разик — талантливый военачальник, и что он далеко пойдет. В общем, самый что ни на есть завидный жених, — еще более торжественно произнесла она.
А в глазах ее при этих словах прыгали веселые чертики, не замечаемые ни Разиком, ни Михасем, которые остались довольны столь правильными и логичными с их точки зрения Катькиными словами. Лишь один Желток, как лицо незаинтересованное, почувствовал Катькину иронию, но предпочел промолчать, несмотря на природную склонность к веселому ехидству.
— Михась, расскажи про Джоану, — видя, что брат перестал на нее гневаться, попросила Катька. — Какая она? И правда ли, что ты, чтобы ее спасти, в одиночку уничтожил экипаж пиратского корабля?
Михась сердито засопел, намереваясь отчитать сестру за неуместное, по его разумению, любопытство, но тут вмешался Желток.
— Брехня! — авторитетно заявил он. — Какой там корабль? Михась собственноручно потопил всю пиратскую флотилию!
Ветви яблонь внезапно раздвинулись, и на полянке, в центре которой стоял стол, совершенно бесшумно возник боец особой сотни Фрол.
— Кто это тут из сухопутных смеет рассуждать о пиратах? — с притворным возмущением бросил он Желтку. Подчеркнуто старательно вытянувшись в струнку, он поднес лихим жестом руку к берету и произнес по-английски, обращаясь к Михасю: — Сэр лейтенант, позвольте сержанту королевской флагманской морской пехоты почтительнейше приветствовать вас с сестрицей и ваших благородных друзей!
— Здравствуй, Фрол! — Михась выскочил из-за стола, обнялся с особником. — Садись вот с нами, испей кваску!
— Да рассиживать-то мне особо и некогда, — развел руками Фрол. — Я просто поздороваться пришел. А вот кваску — это с удовольствием!
Он не спеша, смакуя каждый глоток, выпил предложенную кружку, вытер губы извлеченным из кармана шаровар носовым платком, всего около года назад вошедшим в моду при дворе французского короля, где Фролу также довелось побывать (о подробностях своего там пребывания он, естественно, не распространялся).
— Хорош квасок! Где добыли?
— Военная тайна! — буркнул Желток.
— Ну что ж, и на том спасибо, — ответил особник без обиды и вновь обратился к Михасю: — Премного наслышан о твоих подвигах в Вест-Индии. Потом как-нибудь в спокойной обстановке в родном Лесном Стане расспрошу тебя подробненько. А сейчас хочу тебе сказать…
Фрол сделал паузу, обвел глазами присутствующих, а затем продолжил:
— Ну, да тут все твои родные и близкие… В общем, перед самым походом заходил я в наш монастырь к монахам-архивариусам по своим делам, да и спросил заодно, что выяснили они насчет возможности твоей жениться на леди Джоане. Так вот, далеко не все ясно, а посему наберись терпения и жди.
— Спасибо за заботу, Фрол, — вполне искренне поблагодарил особника Михась. — Но я уже об этом знаю: сестренка сообщила.
— Вот как? — удивился Фрол. — Как же ты, Катерина, в монастырский архив умудрилась попасть?
— Ведь я же как-никак приписана к особой сотне! — гордо вскинула голову девушка.
— Ясно, — кивнул Фрол. — Ну, рад был видеть вас всех: знаменитую троицу и примкнувшую Катерину. Прощевайте пока, еще не раз встретимся!
Он улыбнулся широкой искренней улыбкой, хотел было уйти, но внезапно остановился и вновь обратился к Михасю:
— Ты, я слыхал, ненавистника моего, дона Эстебана, завалил, который в храмах ихних католических торжественно клялся меня на мелкие кусочки растерзать?
— Было дело.
— И как же ты с ним справился? Дон этот шибко шустрый да живучий был.
— Пулю между глаз ему вогнал, — пожал плечами Михась.
— Мудрый поступок, одобряю! Ну, до встречи, — он поднес ладонь к берету и бесшумно исчез, словно растворился среди яблонь.
Когда Фрол ушел, Желток, слегка обидевшийся на «сухопутного», хотя это была лишь констатация факта, проворчал:
— А вот я с некоторых пор… Катька, заткни уши!.. не люблю особников.
— Кто ж их любит-то? — поддержал друга Разик, испытывавший глухую ревность к бойцам особой сотни, при которой служила Катька, и не без основания полагавший, что многие особники увивались за девушкой.
— Да нет, — возразил Михась. — Фрол — человек замечательный и боец, каких мало. Я вслед за ним во флагманскую морскую пехоту Дрейка пришел на все готовое. Там после «храброго сержанта Фроула Русса»(Михась произнес эти слова по-английски) у всех нас, его земляков-руссов, была такая репутация, что хоть в испытательных состязаниях не участвуй: и так высший балл поставят. Но не только за силу и ловкость его ценили, а за честность в жизни и надежность в бою. Есть такое понятие: солдатская справедливость. Вот Фрол — он очень справедливый… И особник Лось — тоже замечательный товарищ. Мы когда на нашем корабле в Англию шли, я многому у него научился.
— Ладно тебе, Михась, — поморщился Желток. — У тебя всегда все честные, справедливые и замечательные. Ты еще скажи, что те три рожи (Желток имел ввиду особников в черных личинах, или, по-иноземному, — масках), которые нас на рубеже во время двухсотверстного перехода смертным боем били, тоже по-честному поступали!
— Ну, вообще-то, не они нас, а мы их в итоге на том проклятом пригорке размазали в тонкий слой, — уклончиво ответил Михась.
Катька хотела было встрять в разговор старших по возрасту и званию, чтобы поддержать брата, но, слава Богу, ей не удалось нарушить приличия и субординацию. Ветви яблонь вновь бесшумно раздвинулись, и в этом укромном некогда уголке, сейчас все более и более напоминавшем проходной двор, возник новый персонаж, а именно командир отряда Дымок собственной персоной.
— Здорово, орлы!
— Здрав будь, сотник!
— Вольно, бойцы, садитесь, — ласково произнес Дымок. — Как настроение?
— Готовы к выполнению любого задания командования, — ответил за всех Разик.
— В этом не сомневаюсь. А кроме службы, что на сердце лежит?
— Кроме службы в сердцах наших живет еще любовь к начальству, — с явно преувеличенной серьезностью и излишним пафосом произнес Желток.
— Достойное чувство, — усмехнулся Дымок. — Но проявить его в полной мере вам сейчас не удастся, ибо я отвлеку вас всего лишь на минуту.