— Отступник, госпожа. Это мой выбор и моя вина.
Он вновь ощущал себя полнейшим ничтожеством. Момент был упущен. Его переживания погасли, вновь осталась только лишенная эмоций безвольная оболочка.
— Ты не великан, — на лице девушки промелькнуло облегчение.
— Я вещь.
— Ты не чудовище. Это все, что имеет значение.
«У нее красивые глаза. Цвета неба и полны грусти», — эта мысль поразила его, и он поспешно отвернулся, ведь отвергнутые не имеют права смотреть на женщин великанов.
— Имя?
— Айола. Фиолетовая.
— Я имела в виду твое имя.
— У меня его нет. Но меня иногда называют Убродом.
— Что это значит?
— Это отвратительный снег, надругавшийся над землей.
— А мне нравится снег. Как тебя звали раньше?
— Дейон.
— Идем, Дейон! — Айола схватила его за руку и потянула за собой к беседке.
— Куда? — растерялся он, от неожиданного рывка.
Маленькая теплая ладонь мягко и требовательно касалась его кожи там, где заканчивался рукав рубахи, посылая волну мурашек по всему телу и приводя в ужас от неведомых ранее ощущений. Отвергнутые трогали друг друга только для наказания.
— Мне спевать?
Айола отпустила его в центре беседки, а сама остановилась у противоположного входа перед лестницей.
— Спевать? — непонимающе переспросил Дейон, пробуя на вкус ее слова и потирая то место на запястье, где совсем недавно были ее пальцы.
— В неживом языке великанов нет подобного понятия. У людей есть для этого слово, — показала руками она и продолжила вслух. — Песнь.
— Песнь, — промолвил он, повторяя, затем попросил жестами. — Ты сделаешь для меня?
— Для себя. Только это напоминает о том, что я все еще жива.
Сделав глубокий вдох, Айола запела.
Мне тоже когда-то «спевали». Замелькали образы и картинки из прошлого.
Смех. Зеркала. Красивая женщина в белом.
Кто она?
Где она?
Судя по красно-желтым движущимся пятнам света, в помещении, помимо него, сейчас здесь было только четверо мужчин. И никаких женщин.
Пугливый продолжал верещать и брыкаться. Мягкий и Огромный занимали собой почти все пространство и творили сковывающую магию. А Ломаный прижался к стене, чтобы не путаться у них под ногами. Он тоже всегда боится, но не паникует.
Дверь внезапно распахнулась, впуская незнакомца. Он подскочил к Пугливому и плотно закрыл ему рот рукой. Мои мучители всегда приходят на тридцатую ночь. Их вибрации мне хорошо знакомы, но этого человека я чувствую впервые.
Вот это сила!
— Тихо, — прошипел Сильный на ухо Пугливому, отпуская.
— Он должен быть без сознания, пока я наношу знаки, — попробовал оправдаться тот. — А сейчас схватил Печать и чуть не придушил меня.
— Используй жесты, — шепотом ответил Сильный, вытерев свою руку об одежду Пугливого.
— Хватит обниматься. Император долго ждать не будет, — проворчал Огромный, даже не стараясь говорить тише. — Свен, забери Печать!
Голоса продолжали вызывать вспышки боли. Но все кардинально поменялось. Волны шли вдоль позвоночника к рукам и ногам, а потом обратно, выкручивая, ломая, но больше не лишая сознания. Речь оставалась невыносимой, только она приобрела хоть какую-то внятность. Это будоражило сильней привычных мучений.
Мягкий осторожно дотронулся до моей руки, чтобы разжать непослушные искалеченные пальцы и забрать Печать. Его зовут Свен, и его прикосновения всегда осторожные и аккуратные. Вот и сейчас Мягкий Свен погладил очередной палец, успокаивая, прежде чем попытаться его выпрямить.
— Сколько можно возиться? — во весь голос сердился Огромный.
— Спазм не дает ослабить хватку, — нараспев произнес Свен, не отнимая рук, занятых растиранием моих непослушных онемевших пальцев. Голос Мягкого был терпимым, в отличие от хриплого и полного злобы рычания Огромного.
— Ломай.
— Сциор, не смей…
— Ничего. Ему давно не нужны пальцы.
— Замолчи, ты мешаешь.
Огромный подошел вплотную ко мне, порождая внутри смесь ужаса и ярости. Названый Сциором всегда наслаждается моими страданиями, постоянно говорит и может даже ударить. А я, несмотря на всю свою мощь, всегда так беспомощен и вымотан, чтобы дать отпор. Каждый раз хочется забиться в самый темный тихий угол и дрожать, дрожать, дрожать… пока резонанс в собственном теле не стабилизируется, избавившись от страха и неконтролируемой злобы.