На растрепанную Плясунью, которая из них двоих сейчас куда больше походила на ведьму, надели наручники, а на обмякшую Хеледику натянули матерчатый мешок, пахнущий несвежим бельем. После этого ее подхватили и куда-то понесли – кажется, вдвоем или втроем.
– Что за кавардак? – донесся голос хозяина гостиницы.
– Служба Надзора за Детским Счастьем! Мы конфисковали девочку на законных основаниях!
Отмытый и заново оклеенный обоями домик внутри выглядел почти как новый, пока еще не обжитый. Которое по счету пристанище Зинты?
Квартира в густонаселенном молонском «многосемейнике», с общей для всех кухней. Когда Зинте было пятнадцать, мама умерла, отец женился снова, и они вместе с мачехой, в расчете на прибавление, переехали в квартиру побольше.
Потом была совместная жизнь с Улгером, который потихоньку спивался, его жилище напоминало ей мутную заводь, куда она неосторожно ступила, да так и увязла в иле.
Потом хибара в рыбацкой деревушке Сумол, где она выхаживала найденного на берегу моря парня с копной крашеных пурпурных волос.
Потом две квартиры в молонской столице: первая – скромная и дешевая, вторая – большая и, по тогдашним представлениям Зинты, немыслимо шикарная. За вторую расплачивался Эдмар, и вовсе не деньгами, а лекарка его ругала, но все равно пользовалась благами, хотя в душе сокрушалась: раньше была доброжительницей, которую никто ни в чем не упрекнет, а с ним повелась – и стала самой что ни на есть настоящей зложительницей.
Когда они сбежали в Ларвезу и добрались до Аленды, поначалу поселились в сурийских кварталах вместе с общиной смуглых беженцев из Суринани.
После путешествия в пустыню Олосохар, на раскопки похороненного под песком древнего города, когда-то принадлежавшего Тейзургу, она сняла старый одноэтажный дом на улице Горошин, а когда его разгромили, перебралась к Суно, который давно уже звал ее жить в свой особняк на улице Розовых Вьюнов.
Нынешний домик в Салубе можно добавить в этот список под номером десять. Столько раз поменять жилье за двадцать восемь лет своей жизни – это, по молонским меркам, зложительский авантюризм, и на родине все бы дружно осудили Зинту за то, что ей не сидится на одном месте. А в Ларвезе считается, что это дело житейское, никто худого слова не скажет.
Суно с утра до позднего вечера был занят на подготовке к Великому Светлейшему Собранию, которое торжественно откроется послезавтра. Вчера он повидался с Эдмаром, но расспросить его Зинта не успела. Только сели ужинать, как она поймала «зов боли»: девчонка уронила кастрюлю с крутым кипятком и обварила себе ноги.
Едва закончив с ней, Зинта бегом бросилась в Пергамон – новый зов, тяжелые роды. Хорошо, что Милосердная даровала ей «летящий шаг», чтобы мчаться на помощь со скоростью ветра. Успела вовремя. Ей пришлось рассечь кинжалом Тавше чрево роженицы, достать ребенка и потом зашить разрез. С малышом все было в порядке, его поручили заботам акушерки, а мать чуть не умерла, и лекарка просидела с ней всю ночь, удерживая ее силой Тавше от безвременного ухода в Хиалу.
Уже начало светать, когда опасность миновала, зато на стройке, где спешно что-то доделывали, зашибло доской собаку. Залечив животному перебитый хребет, Зинта наконец-то отправилась домой, но Суно уже ушел по своим делам, оставив ей пирог с мясом и кружку зачарованного, чтобы не остыл, шоколада.
Лекарке и в голову не пришло бы жаловаться: Милосердная для того и простерла над ней свою длань, чтобы она помогала тем, кто в этом нуждается. Да и не каждую ночь ей выпадала такая беготня.
На статус официальной любовницы Суно она согласилась не сразу. В Ларвезе считалось, что ничего стыдного в этом нет: такой союз заключали, если брак по каким-то причинам невозможен. Зато в Молоне это была бы неслыханная срамота, и Зинта стеснялась выставлять напоказ свою связь с Орвехтом.
В Молоне остался Улгер Граско, ее законный муж, но поехать туда ради развода она бы не рискнула. Сбежала ведь оттуда вместе с Эдмаром, словно распоследняя индивидуалистка-зложительница – а ну как с нее за это спросят?
Став «официальной любовницей», она с удивлением обнаружила, что это как будто прибавило ей весу в людских глазах, хотя на родине, боги свидетели, все вышло бы наоборот.
Ее переезд на улицу Розовых Вьюнов был невеселым. Суно тогда вывел ее, пришибленную и оцепеневшую, из домика с разбитыми окнами, поломанной мебелью и потеками обледенелой мочи по углам, посадил в экипаж и увез к себе. Зинта успела заметить, словно сквозь какую-то мерзкую тошнотворную пелену, что другие дома на улице Горошин не пострадали, погромщики побывали только у нее. Возле двери валялась втоптанная в грязный снег вывеска «Лечение и предупреждение болезней».