— А чего тут особенно беседовать? — проговорил Корнев, подсаживаясь к столу и прилаживая с краю свою папку. — Дело-то ясное. Начинать надо, вот и все…
Он врезался в разговор, как ледокол в толщу льда, и действительно в комнате словно похолодало. Тоня зябко повела плечами и напряженным взглядом смотрела на Корнева.
— Перед тобой ставится боевая задача. Понятно? — начал он.
— Понятно, — прошептала Тоня и, словно ища защиты, взглянула на Савицкого, который смущенно приглаживал волосы.
— Нам нужно, чтобы Петреску тебе поверил, ясно?
— Ясно…
Теперь ее внимание целиком переключилось на Корнева.
— Но войти к нему в доверие — это лишь первый этап, — продолжал Корнев. — Потом наступит второй. О нем мы тебе скажем позднее.
— А зачем? — вдруг спросила Тоня. — Зачем мне добиваться доверия этого румына?
Корнев и Савицкий переглянулись.
— Вот и этого пока тебе знать не надо, — сказал Савицкий. — Потерпи. Сейчас главное — чтобы Петреску увидел в тебе своего ангела-спасителя.
— Понятно? — снова спросил Корнев.
— Нет, — простодушно ответила Тоня и тут же добавила: — Не все понятно. Но это неважно. Я постараюсь. Когда прикажете идти к румыну?
— Сейчас. Дьяченко тебя ждет! — сказал Савицкий и проводил Тоню глазами до самых дверей.
Тоня вышла, даже не оглянувшись.
Глава пятая
— Вот пойду сейчас к Савицкому и рубану напрямик все, что думаю по этому поводу!
— Не смеешь, Геня! Ты не должен!
— Нет, это он не должен! Не хочу, чтобы ты шла к этому типу! Понимаешь, не хочу!
— Генечка, но это же надо! Это же задание. Неужели ты не понимаешь? Я ведь не сама напросилась!
Они стояли внутри старой, заброшенной риги, давно не слышавшей голосов людей, скрытые от посторонних глаз скрипучей щелястой дверью. Пахло прелой соломой. Почерневшие кривые жерди подпирали стены. И все это еще больше усиливало тоску, душевную тревогу, ощущение какой-то безысходности. Но заброшенная рига была единственным местом на земле, где они могли поговорить, не чувствуя на себе посторонних взглядов.
Егоров стоял, прислонившись к косяку, нахохлившийся, злой, в низко надвинутой на глаза смятой фуражке. Его худощавое лицо потемнело и осунулось за эти минуты. Тоня зябко куталась в шинель, наброшенную на плечи. Она ощущала глубокую вину перед ним, хотя и понимала, что, в сущности, ни в чем не виновата.
— Генечка, — проговорила она, — я ведь все время буду приходить к тебе, я и шага не сделаю без твоего совета!..
Он криво усмехнулся.
— Какие еще советы? — И снова распалился: — Интересно, как это ты заставишь его себе поверить? Думаешь, просто? Да он, наверно, сам прожженный разведчик! Он же тебя насквозь увидит! И придушит при первой возможности!
Последние слова он произнес с такой убежденностью, что Тоне стало еще холоднее и от страха перехватило дыхание.
— Геня, но не могу же я отказаться! — жалобно сказала она. — Это же боевое задание, мы же на войне!
— Ну ладно! Иди, раз приказывают. Но помни: если румын станет к тебе приставать, — стреляй!
— Конечно, Генечка!
Он постоял, мрачно переминаясь с ноги на ногу.
— И вообще…
Но больше слов не нашлось. Быстрым движением он привлек ее к себе, ткнулся в щеку жесткими, обветренными губами и выбежал из риги.
Тоня смотрела, как, ссутулившись, Егоров бежал по полю, а когда он исчез за ветлами, прижалась лбом к шершавым доскам и заплакала.
Все это время Дьяченко терпеливо ждал Тоню у плетня, окружавшего хатку разведотдела. И вот наконец она подошла, уже спокойная, внутренне собранная.
— Ну, Дьяченко, пошли?
— Могла бы и поторопиться, — сердито буркнул он и, заметив следы размазанных слез на ее щеках, добавил: — Что же это, из-за возлюбленного своего ревела?
— Слушай, Дьяченко, если ты еще хоть раз что-нибудь такое скажешь, я за себя не ручаюсь!
Дьяченко рассмеялся, раскатисто и весело:
— А что же ты сделаешь? Суду военного трибунала предашь меня, что ли?
Она смолчала, лишь метнула в него недобрый, острый взгляд.
Дьяченко повел ее в дальний конец деревни, по пути давая последние наставления.
— Когда придешь к пленному, скажи, что ты, мол, медицинская сестра. Голову ему перебинтуй. Чайку согрей… В общем, постарайся быть с ним помягче. Ясно?
— А ты-то сам с ним разговаривал? — спросила Тоня.