— Ну, и нагнали вы на меня страха, — признался он шепотом. — Я подумал, что это Вестхаузен.
— Есть новости?
— Гардеробщица рассказала мне, что он, переодевшись, долго сидел в своей комнате. Потом я столкнулся с баритоном Мерцем, когда тот выходил из душа. А после этого в душевую заявился Вестхаузен.
— Куда девался Краус?
— Притаился, наверное, как вы, за одной из дверей. Думаю, что на верхней сцене. Оттуда удобно наблюдать за репетиторской.
— Хорошо, идите на свое место.
Он снова остался в одиночестве.
Вестхаузен закрылся в туалете первого этажа, разорвал на клочки странички «аннотации» с чертежом и спустил воду в унитазе. Выйдя в коридор, сразу увидел перед собой улыбающееся лицо криминальмейстера.
— Странно, что мы то и дело сталкиваемся в таких местах, — сказал молодой человек.
— Да, смешно!
— Чем это вы так довольны?
— Всем! Абсолютно всем! — И оставил криминалиста стоять с открытым ртом.
Эльке и Вондри, как он и ожидал, сидели в репетиторской. В душевой мылся толстяк Мерц. А Гюльцов успел переодеться.
— Что ты скажешь о премьере, Вернер? — спросил баритон, отфыркиваясь. — Хорошо отработали, а?
— Интересно, что на сей раз напишут критики, — сказал Гюльцов, причесывавшийся перед зеркалом. — Держу пари, что этот, из окружной газеты, опять от нас камня на камне не оставит.
— Слабо ему! На что спорим?
— Спорить не будем. Подождем — увидим.
Вестхаузен молча разделся до пояса, подошел ко второму умывальнику, пустил воду.
— А Вернер у нас отмалчивается. Ну, ясно, его полицейские затюкали, их в театре пруд пруди.
— Ладно, не подначивай его!
Вестхаузен заметил в зеркале, как Мерц, который вытирался ярким махровым полотенцем, сделал Гюльцову предупреждающий знак.
— Они на хвосте у нашего первого тенора. Может, он где и наследил. Но не могу себе представить, чтобы он…
— Я тоже. Но тогда кто?..
— Понятия не имею! Да и не нашего ума это дело… Хотя мне не по душе, что такой мерзавец разгуливает себе на свободе как ни в чем не бывало.
— Недолго ему осталось гулять, — сказал Гюльцов, одеваясь. — Мы еще увидимся.
— Не закрывай дверь, — бросил ему через плечо Вестхаузен.
— Слушай, выходит, он еще не онемел! — Лицо тенора-буффо расплылось в улыбке. — Ах, как я рад, как я рад!
— Проваливай, малыш! — Баритон, смеясь, швырнул в отпрыгнувшего в сторону Гюльцова мягкую домашнюю туфлю, которая попала в долговязого лейтенанта из уголовной полиции, а тот, не дав ей упасть, бросил обратно в душевую.
— О, да у вас тут весело!
— Извините, лейтенант, но это опять расшалился наш малыш.
— Ничего, пустяки. Вы не видели господина Вондри? Его ищут гримеры.
— Нечего им дурака валять! Им прекрасно известно, где Вондри. В репетиторской. Он, видите ли, привык после спектакля расслабляться, — в голосе Мерца прозвучали недобрые нотки.
— Благодарю. — Лейтенант удалился, не удостоив стоявшего посреди душевой ассистента режиссера взглядом.
— Ну, разве я не прав? — прошептал толстяк, округлив глаза. — Они выслеживают Вондри.
Вестхаузен и на сей раз промолчал.
— Да, между прочим, а что, собственно говоря, понадобилось от тебя капитану? Ну, только что, на сцене?
— А ну, убирайся! — воскликнул Вестхаузен; пытаясь обратить все в шутку, он прыснул дезодорантом в сторону Мерца.
— Улетаю, растворяюсь!
Он, по крайней мере, дверь оставил открытой.
Ассистент режиссера стоял некоторое время, опустив голову, потом неторопливо оделся, тщательно повязал галстук и долго причесывался. Вошла гардеробщица, собрала оставленные на скамейке театральные костюмы. Обычно болтливой женщине хватило одного взгляда, чтобы понять: с Вестхаузеном лучше не заговаривать.
Он взял стул и сел, вытянув ноги.
Наконец из душевой кабины вышел Менерт. Он был в светло-зеленом халате, пол-лица закрывали массивные очки в роговой оправе, голову он обмотал зеленым же полотенцем — и всем своим видом напоминал огромную лягушку.
Вестхаузен пропустил его, подождал, пока он закрыл за собой дверь в соседнюю комнату для переодевания, и со вздохом поднялся.
Сейчас самое время. После Менерта никто душ принимать не станет — только Вондри.
Из репетиторской даже сюда доносился запах сигарного дыма. И еще женский смех из коридора. А так в театре полная тишина. Тем не менее у Вестхаузена снова появилось ощущение, будто за ним наблюдают. Не оглядываясь, спустился вниз по лестнице. Ничего, пусть себе наблюдают.
В столовой стоял такой шум, что с трудом услышишь соседа за столиком. Собралась почти вся труппа: и оркестр, и балет, и солисты, и рабочие сцены. Пока отсутствовала одна Мансфельд (Бордин, конечно, не придет) и, естественно, Менерт и Вондри. Руководство заняло столик в правом углу, подальше от магнитофона. С торжественным словом выступил режиссер. Его тост утонул в радостных криках и возгласах. Вестхаузен сразу заметил стоявшего неподалеку от входа обер-лейтенанта, который задумчиво смотрел на собравшихся в тесном зале. Всем своим видом он показывал, что в этой веселящейся толпе ему не по себе.