Маркус кивнул и перебросил свое пальто через руку.
— Пойдемте, — проговорил он. — Рассказать друг другу о себе мы еще успеем. Так в чем дело?
Обер-лейтенант пожал плечами.
— Несчастный случай из-за неосторожности… — Он развел руками: — Или убийство. Коллеги из районного управления пока к единому мнению не пришли.
Табличка на двери лифта «Временно не работает» выглядела так, будто висела на этом месте вечно. Ступеньки давно сбиты, хотя и натерты до блеска. Большие вазы и кадушки с пыльными, чем-то напоминающими пальмы растениями.
— Что вам известно о происшествии, Штегеман? — спросил Маркус через плечо.
— В окружном театре Карлсберга после репетиции провалился в люк главный режиссер оперной труппы. Да, в люк, или как там это называется…
— Все точно, — подтвердил лейтенант Краус. — Специальный люк для спуска громоздких конструкций.
Обер-лейтенант Штегеман ухмыльнулся, заметив, что их новый начальник удивился. Он словно позволил себе чуть-чуть расслабиться.
— Наш Бенно после окончания школы работал статистом в лейпцигском театре, — объяснил он. — Отсюда и его обширные познания в устройстве сцены.
— Не только статистом, но и пел в хоре, — со смехом добавил Краус, будто вспомнив о грехах молодости. — Некоторое время даже мечтал о карьере оперного певца.
— Жаль, что передумал.
Лейтенант, который был на несколько сантиметров выше довольно высокого Маркуса, погрозил своему коллеге пальцем:
— Завистник… Ты бы давно скис перед своим телевизором, если бы я тебя с женой время от времени не вытаскивал в театр.
В вестибюле не было никого, кроме пожилого портье за стойкой. Помпезная медная люстра освещала несколько поблекшую красоту клубных кресел и ковров, которые, похоже, сохранились здесь с незапамятных времен, чуть ли не с начала века. Перед вертящейся дверью — занавес из плотного красного полотна, которое слегка раздувалось от сквозняка.
Маркус с интересом слушал, как его новые сотрудники подначивают друг друга.
— Ваш опыт может нам пригодиться, — сказал он лейтенанту Краусу, проходя по вестибюлю. — Я с театром не сталкивался очень давно, да и воспоминания приятными не назову. — Он почувствовал, что Штегеман внимательно к нему присматривается. — Но это к делу не относится… Есть еще подробности?
— О несчастном случае с главным режиссером сообщил один из певцов — больше никого на сцене не было.
Вертящаяся дверь натужно поскрипывала и дребезжала. На улице ребятишки с радостными криками носились по лужам. Между киосками со сладостями на привокзальной площади шарманщик извлекал из своего простуженного инструмента святочные мелодии.
— Режиссер скончался по пути в больницу, — обер-лейтенант Штегеман остановился перед «вартбургом» и подождал, пока сел Маркус. Долговязый лейтенант устроился на переднем сиденье.
— Еще что?
— Пока это все. — Штегеман с такой осторожностью прикрыл дверцу, будто она была стеклянная. — Поехали, — сказал он водителю.
— Не верю я в несчастный случай, — сказал лейтенант Краус, когда «вартбург» тронулся с места. — Этот человек должен был ориентироваться на сцене, как в своей квартире… Да и правила техники безопасности… Каждый люк освещается в принудительном порядке, есть такие специальные светильники… Не представляю себе, что их можно не заметить…
— Не скажите! Не перевелись еще люди, способные спать с открытыми глазами, как зайцы… Вы в этом театре бывали?
— Года два назад, на какой-то премьере… малоудачной, между прочим. Через несколько спектаклей пьесу сняли… Здание театра — рухлядь, несколько раз его перестраивали, и совсем недавно прошел ремонт, сцену переоборудовали, оснастили современной техникой.
— Сколько зрителей оно вмещает?
— Зал, балкон — примерно мест пятьсот. Довольно уютный театр, но запах пыли начала века просто неистребим.
Маркус кивнул, откинулся на спинку сиденья, посмотрел в окно.
Шоссе плавно шло вверх мимо длинных фабричных строений. Груды снега у тротуаров были грязно-бурого цвета, от них по мостовой растекались лужи. Дождь лил и лил.
— Как вам, очевидно, известно, в Берлине я возглавлял опергруппу, — сказал Маркус, помолчав. — И перемещение сюда было для меня неожиданностью. Не самой приятной, кстати говоря.
— Могу себе представить, — понимающе кивнул Краус.
А обер-лейтенант Штегеман промолчал.