Я снова начал внимательно изучать куски породы, лежащие на поверхности, стараясь понять, с какой целью они здесь были навалены. Рудные обломки состояли из песчаника и конгломерата, пронизанных медной зеленью, или, иначе говоря, землистым малахитом, и медной синью — азуритом. Очень часто на кусках породы виднелись отпечатки окаменевших растений.
Я стал рассматривать породу с помощью увеличительного стекла. Большинство зерен песчаника составляли полевые шпаты и кварц. Реже встречались черные и бурые рудные минералы и зеленый эпидот. В небольшом количестве, но довольно часто, были видны мелкие, красиво ограненные кристаллы циркона, гранита, рутила, анатаза, турмалина… Потом уже, когда эти песчаники исследовали в лаборатории под микроскопом, оказалось, что в них было больше сорока разных минералов. Настоящий минералогический музей!
Каждая песчинка, или, иначе говоря, каждый обломок и кристаллик минерала, была принесена сюда сотни миллионов лет назад с древних уральских гор, которые разрушались ветром, водой, зноем и морозом. Прежде чем окончательно остаться в песчанике, кусок которого я сейчас держал в руках, песчинки проделали долгий и сложный путь. Их переносили с места на место ручейки, речные потоки, озерные и морские воды.
Среди песчинок, принесенных с Урала, было немало обломков медных руд. Они накапливались в породах, рассеиваясь по большой площади. Много времени спустя, когда эти породы уже в виде твердого камня геологическими силами были подняты близко к поверхности земли, вода, которая просачивалась через песчаники, растворяла медные соединения и уносила медь с собой. Иногда подземные воды, насыщенные медными солями, встречали участки породы, благоприятные для выпадения меди. Так образовывались здешние медные руды.
Набрав целую кучу интересных образцов, я направился к разведенному Петей костру, от которого доносился аппетитный запах. Наскоро позавтракав, мы сложили наши пожитки в мой рюкзак. Петин мешок предназначался для образцов породы. Туго набитый рюкзак с вещами и продуктами Петя подвесил на ветку высоко над землей. Это, по его словам, должно было сохранить наши съестные запасы от лесных хищников.
В первую очередь мы решили обследовать штольню, вход в которую обнаружили накануне. До сих пор удалось осмотреть только отвалы; там же, в штольне, наверняка, можно будет увидеть самые залежи медной руды. Я собирался совершить подземное путешествие один, а Петю оставить у входа, но он так горячо запротестовал и так настойчиво меня упрашивал, что пришлось уступить.
Мы подошли к входу в штольню. Возле него росло несколько невысоких осин. Их серо-зеленые листья казались старыми. Поднялся ветерок, и осиновые листочки, висящие на длинных ножках, завертелись, замерцали, дружно зашумели, словно напутствуя нас. Я первым спустился в штольню, за мной последовал Петя. Мы дважды пытались позвать с собой и Шерлока, но он только виновато и жалобно скулил и вилял хвостом, а с места не двигался. Не вдаваясь в раздумье по поводу такого неожиданного поведения собаки, которая до этого не отставала от нас ни на шаг, мы махнули на нее рукой, решив не терять времени понапрасну.
Я двинулся вперед, освещая путь фонариком. Петя шел в двух шагах позади. Штольня представляла собой искусственный тоннель шириной немногим меньше двух метров. Мы свободно шли в полный рост и лишь инстинктивно втягивали головы в плечи. Стены были из серого песчаника с редкими и тонкими прослойками темно-коричневой глины. На небольшой высоте от сухого и неровного пола почти от самого входа непрерывно тянулся слой руды толщиной в ширину ладони, местами увеличиваясь до полуметра. Небольшие прослойки руды встречались и над глинами.
Так мы прошли метров пятьдесят. Расстояние я определял, отсчитывая шаги. Но вот диаметр штольни уменьшился почти вдвое, двигаться стало все труднее. Пришлось вначале сильно сгибаться, а потом ползти на четвереньках. Теперь выработка проходила в крепком кремнистом песчанике. Стало понятно, почему так уменьшились ее размеры: в крепкой породе труднее было делать проход.
Устав двигаться в неудобном положении, мы ложились на холодные камни и отдыхали в абсолютной темноте. Это безмолвие нарушали лишь глухие и частые удары собственного сердца. Во время одного из таких привалов я почувствовал, что земля подо мною вздрогнула, однако не обратил на это особого внимания. Но вот меня снова тряхнуло. Решив проверить, не показалось ли это мне, я спросил Петю: