— Такая мысль даже не приходила мне в голову. Но то, что вы открыли мне, сэр, снимает некоторую тяжесть с моей души.
— Да? Но ничего не снимает с моей, — последовал недовольный ответ.
Некоторое время Веллингтон размышлял, затем резко взмахнул рукой, словно отбрасывая мешавшие ему мысли.
— Я ничего не в силах сделать, — сказал он, — ничего без того, чтобы не изменить своему долгу и не попасть в такое же скверное положение, как вы, О'Мой, причем у меня бы не было причин для оправданий, даже таких, которые имеются у вас. Я не могу позволить замять, утаить ваше дело. До сих пор я не давал никому повода обвинять меня в чем-либо подобном, и на этот раз также не хочу брать грех на душу. О'Мой, вы совершили преступление и теперь должны ответить за него.
— Если вы помните, я не просил вас помочь мне, сэр, — возразил сэр Теренс.
— И не подразумевали этого, полагаю?
— Нет.
— Что ж, я рад, если так.
Веллингтон редко впадал в гнев, но сейчас был как раз тот самый случай, когда он не смог сдержаться.
— Полагаю, вы не считаете, что я издаю законы для того, чтобы потом спасать людей, их нарушающих, от ответственности. Вот ваш шурин, этот парень, Батлер, который столько сделал, чтобы поставить под угрозу наши отношения с союзниками — а ведь я почти обещал забыть это приключение в Таворе. Ваша же ситуация совсем иная, О'Мой. Как ваш друг, я дьявольски зол на вас за то, что вы поставили себя в такое положение. Как ваш старший офицер, я могу только объявить вас под арестом и созвать трибунал для разбирательства этого дела.
Сэр Теренс склонил голову, несколько удивленный столь взвинченным состоянием его светлости.
— Этого я и ожидал, милорд. И я не могу понять, почему вы изводите себя подобным образом.
— Да потому, что меня связывает с вами давняя дружба, О'Мой. Потому, что я помню, каким верным товарищем вы мне были. И потому, что я должен сейчас забыть все это и помнить только о своем суровом и неумолимом долге. Если я прощу вас и прекращу расследование, то долг и честь обяжут меня подать правительству его величества собственное прошение об отставке. Мой же долг сейчас состоит в том, чтобы всецело отдаваться не чувствам, а подготовке к грядущему наступлению французов, которые со дня на день перейдут Агеду и вторгнутся в Португалию.
На лице сэра Теренса появился румянец, его взгляд просветлел.
— Я благодарю вас за то, что вы находите время, чтобы заниматься моими делами в такое время.
— О, после того, что вы совершили, я понимаю, какой вы глупец, О'Мой. Больше тут нечего сказать. Считайте себя под арестом. Я должен был бы сделать это, даже если бы вы приходились мне братом, что, благодарение богу, не так. Идемте, Грант. До свидания, О'Мой! — И он протянул генерал-адъютанту руку.
Сэр Теренс в изумлении колебался.
— Это рука вашего друга Артура Уэлсли, я предлагаю вам не руку командующего, — сказал его светлость.
О'Мой, растрогавшись, наверное, сильнее всего за сегодняшнее утро, молча пожал ее.
В этот момент раздался стук в дверь. Маллинз отворил ее и впустил ординарца, который прошел в комнату и вытянул руки по швам.
— Майор Каррадерз просил доложить о себе, сэр, — сказал он О'Мою, — а его превосходительство секретарь регентского совета желает срочно вас видеть.
Наступила пауза. О'Мой пожал плечами и развел руками. Доклад предназначался для генерал-адъютанта, а он больше им не являлся.
— Пожалуйста, передайте майору Каррадерзу, что я… — начал он, но лорд Веллингтон прервал его:
— Попросите его превосходительство прийти сюда. Я сам хочу с ним увидеться.
Глава XXI
СПАСЕНИЕ
— Я покину вас, сэр, — сказал сэр Теренс.
Но Веллингтон остановил его:
— Полагаю, раз дон Мигел спрашивает вас, будет лучше, если вы останетесь.
— Дон Мигел хочет видеть генерал-адъютанта, а я более не занимаю этой должности.
— Однако его дело может касаться и вас. Думаю, оно связано со смертью графа Самовала, поскольку я проинформировал регентский совет о чинимой им измене. Поэтому вам лучше остаться.
Угрюмый, с потупленным взором, сэр Теренс остался, как ему было велено.
В кабинет энергично вошел, как всегда безупречно одетый, государственный секретарь и, сомкнув каблуки, поклонился всем троим.
— Ваш покорный слуга, джентльмены, — с почти уже вышедшей из моды церемонностью представился он.