— Не знаю. Любые, наверное.
— Во! — просиял Борька. — И я так думаю.
Он извлек из бокового кармана сложенную в несколько раз «Зарю Востока». Расправил. Газета была явно выдрана из подшивки.
— Из библиотеки умыкнул?
— Неважно, — отмахнулся Хаитов. — Старика интересовала дата моего приезда, так?
— Так.
— Я приехал четвертого октября. А пятого газеты дали одно и то же сообщение.
— Оду на прибытие Бориса Хаитова в приморский пансионат.
— Сам ты одиоз. Газеты сообщают о землетрясении с эпицентром в нашем регионе.
— Салют в твою честь, не иначе.
— Да при чем тут я?
— Вот это верно. Не обижайся, Боря. Давай не будем гадать на бобах. Метревели знает, что ему нужно.
— Как хочешь! — фыркнул Борька и демонстративно обернулся к официантке. — Девушка, что вы сегодня после ужина делаете?
— Посуду убираю, — отпарировала брюнетка и ушла, независимо покачивая пустым подносом.
Из просторного, словно спортивный зал, вестибюля Сандро Зурабович позвонил в лабораторию.
— Метревели, пожалуйста. Гоги, ты? Здравствуй, дорогой. Спустись в вестибюль на пару минут. Разговор есть.
Он повесил трубку и улыбнулся дородной грузинке, восседавшей с вязаньем в руках за столиком дежурного.
— Как внуки, Зара?
— Растут, — улыбнулась Зара. — Озорничают. А как ты, Сандро?
— Лучше не придумаешь.
— Ну и слава богу. Хороший у тебя племянник.
— Метревели они все такие, — приосанился Сандро Зурабович.
— Что верно, то верно, — Зара хитро прищурилась. — Все образованные, воспитанные, в науку пошли. Футболисты тоже, правда, попадаются.
— Футбол, если хочешь знать, — тоже наука. — Метревели наставительно поднял указательный палец. — Думаешь, матчи ногами выигрывают?
— А то чем?
— Головой, уважаемая.
— Бывает, и головой, — добродушно согласилась вахтерша. Она была явно настроена продолжать разговор, но Метревели заложил руки за спину и медленно зашагал вдоль застекленной, как в оранжерее, стены, уставленной растущими в кадках декоративными пальмами.
— Дядя! — худощавый молодой человек в белом халате сбежал по лестнице, стремительно пересек вестибюль и обеими руками пожал ладонь Метревели. — Рад видеть вас в добром здравии. Отдыхаете?
— Забавляюсь, — кивнул Сандро Зурабович. — Как у тебя дела, Гоги?
— Нормально.
— Как машина?
— Нашептали уже! — возмутился племянник. — Что за народ! Ну, помял крыло, фару разбил — подумаешь, событие! Через пару дней как новая будет. Съездить куда надо?
— Я не о «Жигулях» спрашиваю.
Гоги недоуменно взглянул на собеседника, хлопнул себя ладонью по лбу.
— Так мне и надо! Сам все разболтал. А с «Перуном» все в порядке. Доводкой занимаюсь. — Он усмехнулся. — Кто кого доводит — неизвестно.
— А говоришь, в порядке.
— Да как сказать. Сами понимаете, подсознание — сплошные загадки и сюрпризы. С кроликами просто — сплошь: «ой, боюсь!» и «жрать хочу!». С собаками уже намного сложнее.
А вчера обезьяну на пару часов выпросил — фейерверк! До самого вечера подмывало на дерево вскарабкаться.
— Любопытно. Значит, и ты к ней в подсознание проникаешь, и она — к тебе?
— Что-то в этом роде. Короче, чувствуешь себя питекантропом в кабине космического корабля: возможности огромные, а все на ощупь. Метод проб и ошибок. И ничего наверняка. А что это вы вдруг «Перуном» заинтересовались?
— Видишь ли, Гоги…
— Только не хитрите, дядя Сандро. Давайте напрямик.
— Напрямик так напрямик. Есть у меня пациент.
— Вы что — опять практикуете?
Метревели отрицательно покачал головой.
— Особый случай. Надо помочь парню.
— Наследственность?
— Скорее атавизм. Помнишь, я тебе о камчадале расказывал?
— Помню. Он каждый раз перед землетрясением к оленям рвался.
— Вот-вот. По-моему, здесь аналогичный случай, только посложнее.
— С подсознанием все сложно. И чего же вы хотите?
— Не догадываешься?
— Догадываюсь. Не получится.
— Почему?
— Не просите, дядя. Все, что угодно, только не это.
— Но ведь ты же экспериментируешь?
— Дядя, милый, ну зачем вы со мной в жмурки играете! Вы же отлично знаете, что и как. Одно дело, когда я экспериментирую на самом себе. Не имея на то разрешения, учтите. Если что и случится — сам за себя отвечу. — Гоги усмехнулся. — Если буду в состоянии.
— Пугаешь?
— Зачем? В физиологии мозга вы лучше моего разбираетесь. С подкоркой не шутят. Я однажды поставил опыт на двух собаках. Овчарке хоть бы что, а у дога полная амнезия. Жевать и то разучился.
— Думаешь, и я разучусь?
— Зачем вы так, дядя Сандро?
— Затем, дорогой племянничек, что ты меня просил не хитрить, а сам вовсю хитришь и изворачиваешься.
— Не могу я вам разрешить! — взмолился Гоги. — Поймите вы наконец: не могу!
Гоги провел рукой по шероховатой поверхности стены. Стена была матовая, пропускала свет, но сквозь нее ничего не было видно.
— Ну хорошо, — Гоги стряхнул с ладони несуществующие пылинки. — Хотите, я сам обследую вашего пациента?
— Что это даст? — устало пожал плечами Метревели. — Обследования уже были. Речь идет о внушении. А для этого не физик нужен, а психиатр. Неужели не понятно? А, ладно!..
Он махнул рукой и, не прощаясь, пошел к выходу. Гоги проводил его растерянным взглядом до самых дверей, сокрушенно покачал головой и направился к лестнице.
— Нехорошо старых людей огорчать! — крикнула ему вслед вахтерша. — А еще племянник! Совсем от рук отбились, негодники!
Гоги уже давно скрылся из виду, а она все продолжала сокрушаться вслух, привычно перебирая пальцами вязальные спицы.
— Если бы Давид был жив… Или хотя бы Нино… Какая пара была! Он хирург, она хирург. Всю войну вместе прошли. В сорок четвертом под бомбежкой погибли. Мальчишка, считай, сиротой остался. Хорошо хоть Сандро невредимый с войны пришел. Взял к себе племянника. Вырастил, человеком сделал. А сам так холостяком и остался, бедняга…
Она вздохнула и вытерла глаза платочком.
Андрей с Борисом неторопливо шагали по залитой лучами полуденного солнца малолюдной улице курортного городка. До блеска вылизанная ночным дождем брусчатка, утопающие в багряно-оранжевых палисадниках аккуратные домики, затейливая вязь старинных оград, церквушка на углу, увенчанная чуть покосившейся колокольней, придавали улице бутафорский вид, и редкие прохожие выглядели статистами, прилежно «оживлявшими» мизансцену для очередного киноэпизода.
Даже привычный Борька в своем неизменном лавсановом костюме спортивного покроя, вдоль и поперек исполосованном замками «молния», с пышной гривой вьющихся черных волос смахивал в этом окружении на замаскированного пирата.
— Боря… — начал было Андрей и вдруг осекся. Тревожное предчувствие холодной струйкой просочилось в сознание. Он огляделся по сторонам: пустынная улица, увитая красноватым плющом ограда, безмятежная синева неба над черепичными крышами. Девочка в красном берете и коротком ситцевом платьице стоит с мячом в руках в тени колокольни, доверчиво глядя на них широко открытыми глазами. В их чуть раскосом по-восточному разрезе угадывалось что-то знакомое.
Тревога росла. Непонятная, не поддающаяся осмыслению, властная — она торопила, требовала немедленного действия. Скорее, скорее! Еще минута, и будет поздно.
Откуда-то издалека прозвучал удивленно-встревоженный Борькин голос. И вдруг ослепительная вспышка сверкнула в мозгу, Андрей рванулся вперед, подхватил на руки испуганно взвизгнувшую девочку и ринулся дальше.
Все произошло в считанные секунды. Борис ничего не успел сообразить. Увидел, словно в кошмарном сне: на какой-то миг утратила и вновь обрела четкость очертаний перспектива улицы, и колокольня, вначале едва заметно для глаз, но с каждым мгновеньем все стремительнее стала валиться набок, туда, где только что стояла девочка и еще катился по тротуару выпавший из ее рук мяч.