Лиза вспоминала прошлый июнь, когда они в последний раз летали на юг все вместе, втроем, — мама, папа и Лиза. В Черноводске еще лежал снег, а Хабаровск уже утопал в зелени, и сквер напротив аэропорта пах липкими тополевыми листьями и теплой землей. Они пошли в гостиницу рядом с аэропортом, где было две половины — мужская и женская, в огромных комнатах стояли рядами пружинные кровати и пахло сырым постельным бельем, а из репродукторов доносились объявления о регистрациях и посадках. Они сняли там три койки, а потом нашли свободную лавочку и ели пирожки с картошкой; вокруг сидели и даже лежали на газонах люди с чемоданами, солнце прыгало в листьях, а в траве ковырялись черные галки. Лизе разрешили снять куртку, и она сидела в одном тонком свитере, ощущая спиной легкий ветер и солнечное тепло. Она чувствовала себя совершенно счастливой. Вот бы всегда так сидеть, думала она. Жевать пирожок, запивать вкусным «Дюшесом» и слушать, как хохочет папа. Смотреть, как мама иногда отбирает у него бутылку пива и делает маленький глоток. Ей хотелось, чтобы это продолжалось вечно.
Их рейс на Москву был только утром, времени было полно, и родители решили сводить Лизу в зоологический музей. Они долго ехали в автобусе по незнакомым улицам, расспрашивали прохожих, потом уже в темноте шли по пустынному бульвару, и шелестящие листвой деревья казались Лизе гигантскими. Таинственно светились фонари, полускрытые кронами. На маме было светлое летнее платье с кружевом у подола и бежевые туфли, губы накрашены блестящей помадой, она держала папу под руку и что-то тихо говорила ему про номера в гостинице, про скрипучие кровати. Лиза не вслушивалась в смысл и улавливала лишь интонации — мама говорила особенным, насмешливо-певучим голосом, от которого Лиза чувствовала себя смущенной, счастливой и немного одинокой: мама с папой были вместе, а она — слегка отдельно, и это было хорошо, но все-таки чуточку обидно. Она крепко держала папу за руку, то и дело спрашивала его — про музей, про Хабаровск, про самолеты, и папа отвечал, а потом снова поворачивался к маме.
Музей оказался закрыт, но в сквере перед ним был выставлен скелет кита. В обрамлении тополей, освещенный тусклыми фонарями, он казался волшебным, невозможным чудищем из сказки. Лиза зачарованно обошла его кругом, задирая голову, — скелет был гигантский, огромный, как самолет, он нависал над головой и, казалось, слегка покачивался в бархатном звездном небе. А когда она вернулась, услышала хихиканье и увидела, как мама с папой целуются в тени; она подбежала к ним, и папа подхватил ее на руки, а мама обняла их обоих…
Что же, теперь такого не будет? Никогда-никогда? Лиза не могла понять, что случилось. В их жизни что-то сломалось, и Лиза чувствовала, что, может быть, в этом виновата она. Хотелось заплакать, но сил на это не было. Лиза нашарила воробушка, привычно сжала в кулаке. «Зато я тебя никогда-никогда не брошу», — сказал Никита, и Лиза вздохнула благодарно и разочарованно.
Внутри екнуло, заложило уши, — самолет шел на посадку.
Хабаровский аэропорт гудел и жужжал, как огромный улей. Невиданные толпы пассажиров метались у касс, стояли у табло, препирались в очереди в буфет. Большая часть этих людей была из Черноводска. Когда-то Лиза узнавала земляков по неуловимой общности, что проскальзывала у каждого, — даже лица у них были чуть-чуть одинаковые, и у местных жителей, круглолицых и узкоглазых, и у тех, кто много лет назад приехал по распределению, едва закончив московский или бакинский институт. Черноводцы даже казались Лизе красивее, чем жители других городов. Теперь же обитатели Черноводска были заметны любому — группы людей в одинаковых пуховиках, куртках, спортивных костюмах. Странное явление под названием «бартер» дало Черноводску не только видеомагнитофоны и машины с правым рулем, которые застревали в снегу или глине, стоило лишь свернуть с главной улицы. В контейнерах, приходивших из Японии в обмен на нефть, была и одежда. В результате все женщины Черноводска носили пуховики, которые отличались друг друга лишь цветом (малиновый, зеленый или бежевый) и размером. Все девочки ходили в одинаковых кофтах. Все мальчики — в одинаковых дутых куртках… В общем, жителей Черноводска было видно издалека, и аэропорт Хабаровска походил сейчас на съезд близнецов.
Если бы Лиза не была так оглушена, она и сама сразу сообразила бы, что это значит.
— Нелетная погода, — пробормотала Нина, не глядя на табло. — Неделю уже, наверное…
Теперь Лиза видела, что многие расположились на манер цыган — полы главного зала были устелены какими-то тряпками, на которых сидели и лежали люди. Над всем этим табором уже витал легкий запашок давно немытых тел. Места в гостинице при аэропорте закончились еще три дня назад, а уезжать в город никто не рисковал: буран мог кончиться в любой момент, и в любой момент начаться снова. Кровать и душ не стоили риска застрять еще на неделю.