— Пожалуйста, Ленечка, — умоляюще проговорила женщина.
В раковину ударила струя воды, и теперь Лизе приходилось прислушиваться изо всех сил, чтобы разобрать слова — однако она никак не могла понять, о чем идет речь.
— Леня, меня ломает… — простонала женщина.
— Ты совсем сторчалась, наркоманка хренова! — заговорил, наконец, мужчина. — Отцепись, у меня нет.
— Леня, ломает, не могу… ну милый, ну пожалуйста…
— А я сказал, что у меня нет! Я что, по-твоему, везде с собой вожу, мне делать больше нефиг, по углам барыжу? Сожри еще кодеина, я тебе две пачки дал.
— Так не помогает же, ну пожалуйста… Мне страшно, Ленечка, я с ума схожу, не помню, где была, что делала… людей путаю, не помню, с кем говорила… вроде только что на посадку шли — а уже здесь… и они… смотрят все… Смотрят на меня! Не могу, ненавижу их…
Едва дыша, Лиза встала на четвереньки и заглянула в щель под дверью. Ей пришлось лечь на холодный кафель и до боли вывернуть шею, чтобы увидеть что-то, кроме ног. От удивления она чуть не вскрикнула: мужчиной оказался Барин. Он привалился к раковине, раздраженно озираясь по сторонам; перед ним на коленях стояла стюардесса. Вот она попыталась схватить его за руку — Барин раздраженно выбрал пальцы и машинально обтер их об штаны. Стюардесса громко всхлипнула. Внезапно Лиза вспомнила коробочки, рассыпанные в самолете. На них было написано «Кодеин», и стюардесса очень испугалась, когда их увидели…
— Ленечка, — снова скороговоркой зашептала она, — Ленечка, милый, пожалуйста, хоть капельку… я так тебя люблю, милый… — Барин передернул плечами. — Я для тебя… все что угодно…
Внезапно она с неестественной ловкостью подползла к Барину и зачем-то схватилась за его ремень. Лиза задохнулась от стыда: стюардесса сноровисто расстегнула брюки. Лиза в ужасе зажмурилась; ее уши горели, будто ошпаренные. От стыда ей хотелось провалиться сквозь землю.
— Ты совсем рехнулась? — прошипел Барин, и Лиза услышала глухой толчок. — Подойдешь еще ко мне — живого места не оставлю, понятно?
Послышался звук застегиваемой молнии, и Лиза решилась приоткрыть глаза. Стюардесса лежала на полу, свернувшись в клубок, и мелко дрожала. Барин, на ходу застегивая брючный ремень, тяжело зашагал прочь. Стюардесса медленно приподнялась; стоя на коленях, она смотрела в спину бывшего любовника. Лицо у нее было такое же белое и неподвижное, как у мертвецов.
Могло ли это как-то относиться к убийству? Лиза попыталась вспомнить все, что слышала о наркоманах. Получилось, что немного — с одной стороны, говорили, что они больные люди, с другой — что могут убить, чтобы раздобыть дозу. Наркоманы представлялись Лизе тощими, как скелеты, лохматыми парнями с бледными лицами и в давно не стираной одежде. Стюардесса была совсем не такая, но Барин все равно называл ее наркоманкой… правда, он бандит, может, просто обзывался так? С другой стороны — зачем убивать Наталью, вряд ли у нее нашлась бы эта загадочная доза… От напряжения Лиза вцепилась пальцами в волосы и зашипела от боли в царапине. Смутно вспомнились испуг и ярость стюардессы, когда Лиза сломала чемоданчик. Может это что-то значить? Непонятно, непонятно… «Она очень сильно не хотела, чтобы кто-нибудь увидел таблетки», — подсказал Никита. Лиза раздраженно дернула плечом: Наталья их и не видела, ее не было в самолете…
Стюардесса кое-как поднялась на ноги. Она долго умывалась, то и дело, вглядываясь в забрызганное зеркало, а потом, по-стариковски шаркая валенками, наконец, вышла. Лиза уже собиралась выскользнуть следом — но тут в коридоре снова зашумели. Придумать она ничего не успела. Не успела и испугаться вести об убийстве дежурных — все казалось каким-то стертым, поблекшим. Мысли и чувства вытеснила готовность сделать все, что угодно, лишь бы заслужить прощение отца. Все, что угодно, и любой ценой. Она уже взрослая — и будет действовать, ни на кого не рассчитывая. Надеяться на чью-то помощь нельзя, даже если тебе очень плохо, — удивительно, что взрослая стюардесса до сих пор этого не знает…
Так Лиза и сидела на бортике в душевой, выжидая и прислушиваясь, пока испуганный зов отца не сорвал ее с места.
— Почему Нину облаивают ваши собаки? — спросил Тимур, когда Вячеслав Иванович, покряхтывая, устроился на койке и открыл выуженную из портфеля книгу.
— Простите? — проговорил старик, закладывая страницу пальцем. Тимур виновато повел плечами.
— Это вы простите, я случайно подслушал, когда мы заходили. Вы говорили Нине, что на нее лают все ваши собаки.
— А, это… Это так, шутка, — проговорил Вячеслав Иванович и болезненно поморщился. — Недолюбливает меня наша Нина. А жаль, такая хорошая девочка была…