Мало кто знал, что он почти не способен контролировать эту способность. Смех был защитной реакцией, щитом, который выставлялся непроизвольно. Чем хуже Тофик себя чувствовал — тем больше шутил. Его броне было совершенно наплевать, насколько это уместно, так же как предохранителям на электрощитке наплевать, насколько вам необходимо электричество… Стоило напряжению превысить черту — и Тофик принимался острить.
Никто и представить себе не мог, какие героические усилия он предпринимал этой ночью, чтобы молчать. Убийство одной коллеги, горе другого, смерть дежурных, с одним из которых Тофик был шапочно знаком, — мозг геолога бурлил, как котел, требуя привычной разрядки. Нелепая гибель заезжего бандита стала последней каплей. Тофик был почти благодарен Нине за пощечину, но второй все-таки не хотел. Новый припадок остроумия подступал неукротимо, как понос, и Тофик, схватив сигареты, отправился в сортир, изо всех сил стараясь не заржать в голос над этой аналогией.
Перекурить в одиночестве, успокоиться, а потом найти источник жуткого холода, тянущего по ногам. Перед тем, как начали стрелять, он вроде бы слышал звук разбившегося стекла, и подозревал, что ветром выдавило одно из окон. Оставалось надеяться, что стекло было треснувшее — иначе стоило ожидать, что и остальные не выдержат… Ситуация и без того нехороша.
Не дойдя до туалета буквально два-три метра, Тофик остановился и присвистнул. Из-под двери в комнату, где оставили связанного психиатра, не просто дуло — можно было даже разглядеть пляшущие на сквозняке сверкающие снежинки. Геолог толкнул дверь, и в лицо ему ударил заряд снега.
Он протер глаза, смахивая налипшие на ресницы снежинки, и огляделся. Врача в комнате не было. Ветер беспрепятственно рвался в разбитое окно. На длинных, хищно изогнутых, как клыки, осколках стекла, облепленных розовым снегом, трепетали клочья тряпок. Оглядевшись, Тофик заметил, что со второй койки исчезло одеяло.
Обломок стекла, на котором трепыхался окровавленный обрывок белой трикотажной ткани, притягивал взгляд. Заранее догадываясь, что увидит, Тофик все-таки влез на тумбочку в изголовье кровати и, одолевая сопротивление злобно рвущегося вовнутрь ветра, высунулся в окно.
Получасом раньше Александр, напрягаясь и извиваясь всем телом, все-таки сумел взобраться на ту же тумбочку и встать во весь рост. Ему повезло, что он успел избавиться от розеток до того, как враги решились действовать, — теперь никто не мог наблюдать за ним или влиять извне. Еще большим везением было то, что неумные клевреты Барина не догадались зафиксировать его на кровати, успокоившись на том, что запеленали в одеяло, как в кокон. И небрежно обвязали веревкой. Во время попыток подобраться к окну он несколько раз упал и сильно ударился, все тело гудело, но боль заглушало сдержанное удовлетворение: первая часть плана была выполнена.
Прежде недоступное окно теперь было на уровне его груди. Мелко переступая связанными ногами, он повернулся к нему боком и всем телом бросился на стекло, пытаясь максимально выставить локоть. Сустав, казалось, раскололся от боли; несколько секунд Александр не мог вздохнуть. Но стекло треснуло — он слышал хруст. Второй удар добил его. Приседая и приподнимаясь, Александр перетер веревку об один из осколков. Это заняло больше времени, чем он рассчитывал; он взмок, мышцы мелко дрожали от усталости, но лопнувшая, наконец, веревка придала сил.
Выбравшись из пут, он соскочил с тумбочки. Сборы были недолгими: два одеяла, свечи, еще вчера обнаруженные в ящике, прокопченная брезентовая куртка слоновьих размеров, найденная в шкафу. Он методично повыкидывал все в окно. Торопиться было некуда: он точно знал, что перехитрил всех. Они пытались использовать против него супероружие, убивающее на расстоянии, но не сумели его толком настроить и после нескольких промахов, из-за которых погибли невинные люди, решили действовать по-другому. Они не знали, что он научился противостоять облучению, и в этом была их фатальная ошибка.
Александр оглядел комнату, проверяя, не забыл ли чего-нибудь. Пора было уходить. Конечно, немного жаль геологов, которых эта шайка гипнозом перетащила на свою сторону, но — на войне как на войне. Он снова вскарабкался на тумбочку и принялся протискивать в окно.
— Так выходит он сам? — неестественно тонким голосом спросила Нина. — Сам? Сам выпустил себе кишки?
Лицо у Нины было белое и неподвижное. Она выглядела как человек, который открыл подвал, чтобы набрать картошки, — а перед ним распахнулась бездна, полная клубящейся тьмы, в которой копошатся монстры. Тимур вдруг понял, что он впервые видит Нину по-настоящему испуганной — даже когда эта женщина, голая и мокрая, заходилась визгом посреди туалета, она сохраняла какие-то остатки самообладания — а сейчас контроль над собой полностью покинул ее. Казалось, Нина вот-вот сойдет с ума от ужаса.