Ему ничего не снилось. Он боялся, что увидит сад, а в саду - россыпь гиацинтов, но эта судьба обошла его стороной; он очнулся в чужой келье, насквозь провонявшей ладаном, и долго изучал тонкие нити паутины вдоль каменного потолка.
Боли не было. Была жуткая слабость и не менее жуткое чувство, что он разучился пользоваться мышцами.
Палаш стоял у стены. Кто-то бережно вытер его хищно заточенное лезвие, а мантию, рубашку и кожаные штаны Тристана повесил на грубый железный крюк. Ему оставалось лишь негодующе кривиться - и понимать, что, пока он плавал в густой звенящей темноте, кто-то посмел натянуть на него глупую ночную сорочку.
- Юко, - прохрипел он. - Я доберусь до тебя и задушу. Дай мне пару часов, и я обязательно...
Он осекся и закашлялся - так, что едва не выплюнул свои легкие. Но было по-прежнему совсем не больно.
Чтобы выбраться из-под одеяла, ему понадобилась целая вечность. Сидя на краю грубого деревянного лежака, он поежился и обхватил себя руками за плечи.
Надо было вставать. Надо было объясниться перед монахинями, надо было идти в западную башню. Но он так вымотался, так замучился и так оголодал, несмотря на все походные каши и подсоленные кусочки мяса в них, что готов был поджарить Юко, посыпать его специями и проглотить, не заметив, не осознав... не пожалев.
Он рассмеялся. Настолько тихо, что и сам этого смеха не различил.
Огонь в дырах опустевших бойниц. Приземистая гномья крепость; гномы давно ушли на равнины Саберны, а их родные дома - остались. Крики в коридорах, отчаянная мольба: не трогай, не трогай, нет, пожалуйста, пощади меня; чей-то радостный хохот. Бледная вспышка во дворе, обломки дерева, ожившие корни копошатся в густой зеленой траве.
Он выдохнул. И лег, откладывая работу еще на одну ночь.
К полудню следующего дня его разбудил насморк. И странное ощущение в горле - будто оно поросло шиповником изнутри.
У него никак не получалось разлепить веки. Чья-то крохотная ладонь коснулась его лба и словно бы вдавила в подушку:
- Спи, Тристан. Ты заболел. Тебе плохо.
Он облизнул пересохшие губы:
- Мне вовсе не...
- Спи, - настаивал его гость. - Я посторожу. Ничего не бойся.
...Он проснулся глубокой ночью, поднялся - и стыдливо переоделся, потому что на дух не переносил длинное монастырское тряпье. Пустой коридор пламенел оранжевыми огнями факелов; кое-где висели кресты, украшенные позолотой. Покосившись на последнюю, он едва подавил острое желание содрать священный символ со стены и утащить в келью, чтобы там отскоблить от него пускай даже какие-то крохи драгоценного металла - и смешать его с...
- Тристан, - укоризненно окликнул Юко. - Ты думал, я не услышу?
- Извини. Я думал, ты спишь.
- Плохая погода, - пожаловался мальчик. - Не могу доказать себе, что все нормально, небеса на землю не падают. Но если бы ты был рядом, я бы не так боялся.
Тристан неловко потрепал его короткие светлые волосы:
- Гроза?
- Точно. Бушует, как безумная, хотя до осени еще далеко. Тристан?
- Да?
- Скажи, куда мы пойдем осенью? Скитаться по миру в октябре - не лучшая затея, мы либо утонем в какой-нибудь особо опасной луже, либо молния хорошенько прицелится и пальнет либо в меня, либо в Еву.
- Не пальнет.
- Почему?
Тристан криво ухмыльнулся:
- Потому что мы - воины Господни, а Господь не забывает о своих воинах. И старается о них заботиться.
Юко недоверчиво хмыкнул, явно удивляясь, как это Господь не позаботился о самом Тристане, пока он валялся в полубреду и умолял монашек принести ему хотя бы каплю жидкого золота. Чем, кстати, вызвал у них вполне закономерные сомнения - зачем жидкое золото, алхимическая дрянь, понадобилось экзорцисту?
Воин Господень осторожно сел на верхнюю ступеньку винтовой лестницы. И уловил, наконец, как за каменными стенами шумит сердитое июльское небо.
Это было не самое худшее лето в его жизни. Но и не самое лучшее.
- Тристан?
- Я здесь, Юко.
- Можно, я посижу у тебя на руках?
Он помог мальчику устроиться на своих коленях. И ощутил неожиданно приятное чужое тепло.
Юко был ребенком. Всего лишь девятилетним ребенком, хотя пережил такое, что на его месте далеко не всякий умудрился бы уцелеть; он рассказывал об этом неохотно и коротко. Он избегал моря, не подходил к водопадам и рекам, опасливо косился на голубые пятна озер; он сходил с ума, едва небо укрывалось тучами и бросало вниз первое смертоносное копье.
- Тристан?
- Да?
- Я ненавижу грозу. Ты можешь заставить ее утихнуть?
- Мне жаль, Юко. Хочешь, я попробую тебя отвлечь?
Его маленький союзник молча кивнул. И вцепился в мантию на спине Тристана - кажется, нечто похожее называли объятием.