Спускались молча. И чем дальше их уводила широкая каменная лестница, тем более горячим и сухим становился воздух; соленые капли теперь скользили не только по лицу Тристана, но и по лицу Юко. Фрески на сводах не менялись: все те же небесные огоньки с кривыми усмешками и бусинками-глазами; экзорцисту чудилось, что они следят за ним и его спутником, и что они заранее осведомлены, какая судьба их ждет.
"Сейчас вы развернетесь, - обратился к воину нежный, почти материнский, голос, - и убежите. Как убегали до вас монашки. Но вы будете правы, и никто не посмеет вас упрекнуть. Хотя..."
В таких ситуациях Юко обычно говорил: Тристан, не надо его слушать. Но сейчас Юко злился, и ему было все равно.
"Здесь хорошо пахнет, - вынужденно признал голос. - Но вы ошибаетесь. Немного ошибаетесь. Впрочем, я желаю вам не оступиться".
Чужая узкая ладонь ослабла и выпала бы из пальцев Юко, если бы он их не сжал.
- Тристан? - обеспокоенно позвал мальчик. - Ты в порядке?
...Болели разбитые колени. Он бы страшно хотел забыть, как это неприятно и муторно - падать.
- Тристан?
- Все нормально, - хрипло пробормотал он. - Не беспокойся.
Фляга с водой, прихваченная из монастыря, была пуста. Ни единой капли. Он спрятал ее обратно в сумку и рассмеялся, но это был неправильный, искаженный, зловещий смех. Совсем не подобающий экзорцисту.
- Юко, ты что-нибудь слышишь?
- Да, - растерянно согласился мальчик.
Тристан потер свой аккуратно перевязанный лоб:
- Далеко?
Мальчик опустился на корточки рядом с ним.
- Да. Он там, где заканчиваются лестницы.
Помимо всего прочего, он слышал, как тяжело дышит его спутник. И это тяжелое дыхание было словно бы воплощением самого упрямого страха Юко: не остаться в темноте, а остаться в темноте без Тристана. Без шанса выбраться. Без шанса снова услышать какую-нибудь странную сказку, способную заглушить собой грозу.
- Поднимайся, - настойчиво попросил он. - Используй меня, как точку опоры. Все будет хорошо.
- Подожди, - у Тристана дернулись плечи. - Дай мне... пару минут.
Юко не видел, как - из ниоткуда - на запястьях его спутника возникают язвы, как они лопаются, а их близнецы распускаются алыми цветами по всему телу - там, под черными одеждами, и на висках, и на скулах, обнажая уголки челюстей. Как через миг они заживают, а потом возвращаются, и крупные соленые капли - вовсе не пот, кровь, - катятся по белой и прозрачной, так, что проступают синие сетки вен, коже.
Тристана мелко трясло. Отодрав себя от пола - не поднявшись, как просил Юко, а именно отодрав, - он шагал осторожно и неуверенно.
- Юко, - хриплый голос бил по ушам больнее, чем однажды била по ним вода. - Перила. Слева от тебя, кажется, вполне себе крепкие. Хватайся.
- Тристан, - эхом отозвался мальчик. - Я его слышу. Он... кажется, идет сюда. Пожалуйста, поклянись мне...
- В чем?
- Поклянись, что он тебя не убьет.
Воин Господень лишь отрывисто засмеялся.
Было невыносимо жарко. Тонкая льняная рубашка на спине Юко насквозь промокла, но ему было некогда о ней думать; Тристан молчал, и мальчику померещилось, будто в этом его молчании проступало принятие возможной гибели. Мол, не стоит беспокоиться, Юко, экзорцисты умирают каждый день, и если я все-таки успею дотянуться до горла демона... то погибну не зря. Это будет превосходное расставание.
Перила его не интересовали. Он сжимал, опасаясь, что она ускользнет, узкую ладонь своего спутника - и не собирался выпускать ее, даже если ради этого нужно будет умереть самому.
- Тристан?
- Я здесь, Юко.
- Извини. Там, наверху, я повел себя очень плохо. Но у меня вовсе не было цели оскорбить твою любимую книгу и святое слово. Ты будешь читать ее мне, когда мы отсюда выберемся?
- Хорошо. Конечно. И ты меня тоже извини.
Прошло довольно много времени, прежде чем оба различили шаги. Размеренные шаги, вполне себе человеческие, вполне себе спокойные - словно тот, кто поднимался по лестнице, понятия не имел о парочке воинов Господних и о том, что по крайней мере один из них готовится размазать его по ступенькам, по самые брови перемазавшись алой кровью.
А потом они увидели силуэт. Невысокий, несколько угловатый силуэт мужчины со сломанной рукой; беспомощная и бесполезная, она болталась на перевязи, и ее хозяина как-то странно перекосило влево. Длинные темные волосы - темнее, чем у Тристана, - обрамляли худое бледное лицо, на котором двумя яркими пятнами светились непонятного цвета глаза - мгновением раньше обычные синие, они резко выцвели до голубого, а голубой плавно ушел в серый. Серый медленно сменился багровым, а багровый - желтым; зеницы, поначалу больше похожие на кляксы, вытянулись вертикальным лезвием, дрогнули и утонули в радужке, сделав ее непроглядно черной.
Миновала секунда, и Юко закричал.
Зажимая ладонями уши, он кричал, не переставая, и Тристану почудилось, что мальчик двинулся умом. Что некто, вышедший из подземных коридоров, довел его до безумия; упрямо стиснув челюсти, он распахнул увесистую книгу на середине.