Где уж тут было гоняться за «бесовским отродьем Зианг Шуа»!
Убежав с ярмарочной площади, Тхао Ниа и Ми скатились в ущелье и оказались между домом начальника и крепостью. Стены укрепления щетинились каменными зубцами, за ними маячили часовые с грозными ружьями. Огромные каменные глыбы нависали над ущельем, казалось готовые вот-вот обрушиться на детей. А напротив крепости высился дом начальника, величественный, как гора. По дороге к нему взад и вперед сновали вереницы людей — таскали воду из родника. Поднявшись по склону, водоносы разделялись на две цепочки: одни наполняли крепостной водоем, другие — пруд с рыбками во дворе у начальника.
Ниа и Ми остановились в нерешительности. Им хотелось вернуться назад, на ярмарку. Но при виде зубчатых стен и блестящих стволов ружей им стало страшно. Дети снова пустились бежать и вскоре были уже далеко. Впрочем, по дороге домой они не раз останавливались и оглядывались в ту сторону, где осталось торжище. Никак не могли они взять в толк, отчего это люди набросились на них…
К вечеру в горах поднялся сильный ветер. Желтые, поросшие кустарником кручи сделались вдруг черно-серыми и окутались тьмой.
Порывы ветра несли в лесную глухомань чудесные знакомые звуки, и, прислушиваясь к ним, Зианг Шуа на минуту отвлекалась от тоскливых мыслей, но тут же становилась еще печальнее. Ведь это подумать страшно, чтобы человек вот так, навеки, спрятал лицо свое в лесу. Никогда мео не селились в лесных чащах, испокон веков их предки наслаждались ясным небом над головой. Они и дома свои ставили так, чтобы всегда видеть над собой бездонную синеву.
И когда из-за сгрудившихся гор, оттуда, где были деревни, долетали отзвуки прежней, такой недоступной теперь жизни, бедной лесной отшельнице хотелось слушать их снова и снова. Вот закричал петух, завизжали свиньи… позвякивают колокольцы на шее у буйволов, простучали лошадиные копыта по камням… Кто-то окликнул ушедших на пашню… Алая, как огонь, птица печально поет свою вечернюю песню. Двор вокруг дома вымощен камнями. Среди груш и слив высится персиковое дерево, вьется, поднимаясь по стволам, зеленая плеть бау[21] с едва округлившимися плодами… Разве может забыть старая Зианг Шуа, как там, в родных горах, радость переполняла сердце, как по утрам до света уходила она на пашню и возвращалась домой в сумерки, как они все вместе трудились в поле…
Долго сидела Зианг Шуа, прислушиваясь к далеким отзвукам прежней своей жизни, предаваясь неясным воспоминаниям. Детям легче — все трое, а особенно маленькая Ми, не мыслят себе иного существования. Но молчали и дети, а потом малыши отправились спать. Последним лег старший сын — Ниа. Хижина затерялась меж звериных троп, утонула в ночи… Случалось, что лани, убегая от тигра, испуганно жались к ее степам.
Глубокой ночью ветер донес до слуха Зианг Шуа пение свирели и топот копыт, повелительные крики и громкую брань. Наверное, это богатый купец Цин понукал своих людей, увязывавших тюки с товарами, торопил их, чтобы завтра спозаранку тронуться в обратный путь. Торжищу, видно, конец, богатый купец отъезжает к далекому устью Ван, где отпразднует Новый год у людей тхай.
Тхао Ниа наказал сестренке не говорить матери о походе на ярмарку, но Ми, едва вернувшись домой, выложила все, как было.
Мать была вне себя от страха.
— Не будешь слушать меня — сгниешь заживо и больше никогда меня не увидишь! — сказала она сыну.
Ниа молча потупился. С матерью не поспоришь. Но все же он никак не мог уразуметь, за что их прогнали люди. Еще пуще прежнего терзался он желанием снова увидеть ярмарку, да что толку… Мать ничего не объяснила, а он не посмел расспрашивать.
Очаг давно погас, в хижине стало темно. Мать все еще не ложилась — она сидела у стены неподвижно, и слезы катились по ее щекам. Впрочем, сама Зианг Шуа не замечала этих слез. Слезы никогда никому не помогали… Давно уж она убедилась: как бы ни был плох прошедший день, а все же он лучше грядущего, ибо жизнь человеческая, будто тлеющая хворостина, постепенно, с каждым новым днем идет на нет, пока не рассыплется в пепел и прах.
Никак не могла заснуть и маленькая Ми. Снова и снова вспоминала она увиденное на ярмарке, и ей не терпелось расспросить мать о всех этих диковинках. В конце концов она не выдержала.
— Мама, расскажи про базар купца Цина, — попросила она. — Какой он был раньше?