По привычке оглядывая склоны дальних гор, наблюдала она, как люди, выйдя на поля, очищали плугами зеленые склоны, окрашивая их в серый цвет; как через месяц-другой распаханные делянки начинали пестреть цветами опиумного мака… По этим приметам определяла она смену времен года.
Да, прошло немало лет. Родники стекают в ручьи, ручьи впадают в реки… а кому ведомо, куда утекают годы, прожитые человеком?
Как-то Зианг Шуа бродила по лесу, собирая дикие плоды, и вдруг повстречала старую женщину мео. Странная это была старуха, да и одета необычно — в лохмотья… Впрочем, что взять с бездомных бедняков? Бывает, им уж и жить осталось недолго, а приходится перебираться с насиженных мест в поисках нетронутой земли в незнакомых горах. Наверное, старуха была издалека и не ведала, что Зианг Шуа вот уж который год живет в лесу одна с детьми, видно, не успела она перемолвиться словечком с соседями, потому и не слыхала про «одержимых бесом».
Они разговорились, и старуха спросила:
— Вы, уважаемая, случаем не слыхали: внизу, в деревушке са, выловили в воде мужчину мео? Его занесло течением из реки Намнгу…
Зианг Шуа в ужасе закрыла голову полами своего платья, словно боясь, как бы страшные эти слова не впились ей в лицо.
— Нет, — пробормотала она. — Ничего я такого не знаю…
И тогда старуха, не замечая ее смятения, рассказала вот что.
В то утро жители деревни са вышли на берег Намнгу ловить рыбу. Видят: стоит у реки женщина мео и глядит в воду. «Ты что здесь делаешь?» — спросили ее. Она ничего не ответила, только рассмеялась и стала показывать рукой на воду. Люди вошли в воду, глядь — на дне лежит здоровенный тигр, само собой, мертвый. Тогда женщина заговорила: это-де ее муж упал в речку и утонул и они, мол, с мужем не люди, а оборотни. Рыбаки подняли дохлого тигра на жерди и потащили в деревню, прихватили с собой и женщину, а потом утопили обоих под домом[22], в яме с буйволиным навозом. Всего два дня прошло, а тигр ожил, уселся, надел на голову нон[23] и обернулся мужчиной в желтой одежде. И женщина тоже ожила и уселась рядом. Признали они друг в друге мужа и жену, перестали быть оборотнями и принялись кланяться на все стороны — благодарить народ за спасение. Тут кто-то из людей са спросил их:
— Откуда вы родом?
— Я, — ответил муж, — из племени мео, а родом из Финша…
Выслушав рассказ старухи, Зианг Шуа задрожала. Едва шевеля губами, она выговорила:
— Деточка моя…
Старуха пристально поглядела на нее:
— Кто из них? Мужчина или женщина?
— Сынок… — простонала Зианг Шуа. — Тхао Ниа его звали…
— А знаете ли вы, уважаемая, — произнесла старуха, — дорогу к речке Намнгу, что протекает близ деревни са?
И тотчас же, отвернувшись от Зианг Шуа, побрела прочь.
С тех пор, блуждая по лесным чащобам в поисках пропитания, Зианг Шуа все время высматривала эту старуху. Но не встретила ее больше ни разу. Иногда бедной женщине казалось, что старуха сама была оборотнем. Ведь оборотней и бесов носит нечистая сила повсюду, значит, и деревня са, о которой она говорила: «у речки Намнгу» — где-то далеко отсюда… Не добраться до этой деревни…
А иногда, вспоминая встречу в лесу, Зианг Шуа решала, что все это просто померещилось ей, что сама с собой разговаривала она на лесной тропе… Человеку в лесу тоскливо и одиноко, случается, и заговорит он с собственной тенью — ведь других собеседников у него нет. Да и вообще старики — что малые дети, любят поговорить сами с собой. А если горюешь да вспоминаешь о ком-то, всякое может причудиться.
Прошло десять лет.
Однажды офицер, командовавший солдатами в крепости, увел их всех до единого. Куда — неизвестно. Одни говорили — в Лаос, другие — в Юннань, третьи уверяли, будто солдаты ушли в город Иен. Никто ничего не знал наверняка. Знали только, что и уездный начальник Муа Шопг Ко тоже сбежал куда-то. Но спустя немного времени — жители Финша не успели толком обсудить все эти небывалые происшествия — солдаты с начальником вернулись и снова как ни в чем не бывало обосновались в крепости. «Не успел загон отвориться, — говорили люди, — как захлопнулся крепче прежнего…»[24]
Но кое-что все-таки переменилось — перестали приходить в Финша караваны богатого купца Цина. Плохо ли, хорошо ли, а прежде караван приходил сюда каждый год. И при виде лошадей, навьюченных товарами, людям казалось, что вот-вот появятся и те, кого угнали на чужбину.
Но годы шли, и ничто уже не наводило на воспоминания о несчастных, ничто не питало надежд. И лица людей стали сумрачны, как лесная чаща. Люди больше не ждали, не вспоминали, не надеялись.
24
Подобные события имели место во многих районах провинции Лай-тяу (Тэйбак), когда японские фашисты, захватившие Вьетнам, низложили 9 марта 1945 г. французскую колониальную администрацию. —