Здесь прошла волна Сиджена и выжгла всё живое, даже трава над обрывом поседела и полегла, и сейчас зелёные ростки пробиваются с трудом и вырастают низкими и чахлыми. За зиму к толстому слою алой меи прилипло много сора, и он почернел. Фрисс подумал, что у сарматов совсем нет времени — вообще-то им полагалось снимать один слой и заменять его другим, пока земля не очистится, а не оставлять мею на весь год… Защитное поле, скрывающее развалины мёртвой станции, приобрело ещё несколько слоёв и поднялось выше, и всё равно трепетало на ветру, как паутинка, от излучения, которое силилось прорвать его. Речник пытался хоть что-нибудь увидеть за алыми и зелёными сполохами на плёнке, но даже не мог сосчитать, сколько там сарматов — сто или двести. Два чёрных корабля стояли вплотную к полю, прижимаясь к нему боками, а один ушёл под купол, оставив снаружи только хвост и крыло.
Среди обломков что-то вспыхивало, и Фриссу показалось даже, что он увидел Гедимина, срезающего остатки стен плазменным оружием и выкапывающего что-то из-под них. «Что-то» оказалось невероятно тяжёлым, и когда оно было извлечено из развалин, поле вздулось и задрожало, а сарматы забеспокоились и сгрудились вокруг. Хиндикса дёрнулась в воздухе, замахала плавниками, и Фрисс еле успел ухватиться за борт, чтобы не выпасть в Реку. Ветер дул совсем в другую сторону, но перепуганному кораблю не было дела до ветра — он помчался на юг, и Речник понял, что развернуть его не сможет. Он сказал хиндиксе несколько укоризненных слов, но ничего не добился — «Остролист» летел так быстро, как только мог, и чуть не проскочил мимо Острова Умса… Вдоль западного берега Реки тянулись густые заросли тростника, изрезанные сетью проток и скрывающие в себе шаткие мостки и настилы, а поодаль от илистой топи, на пологом склоне, разбросаны были постройки из глины и камыша — дома береговых жителей. Повсюду меж домами на столбах и перекладинах висели полотнища вываренной тины, а у самого берега кипели котлы, в которых она варилась. Все жители, кроме тех, кто следил за котлами, толпились на мостках — половодье пригнало к берегу и оставило в камышах горы водорослей, и сейчас левобережники вылавливали их и складывали в большие корзины. Фрисс думал, что жители не заметят его появления — так они были заняты, но на оклик отозвались трое, и вскоре хиндикса была привязана к прочному пню с остатками ветвей, заменяющему здесь экхи, а Речнику помогли сойти на берег.
— Здесь ли живёт Гес Моско? — спросил Фрисс после положенных приветствий, и жители понимающе переглянулись.
— Старый Речник? Вы часто его навещаете, это правильно… Эвета! К вам опять гости! Фрисс попытался вспомнить, кем Эвета приходится Гесу — получалось, что это дочь кого-то из его племянников. Грузная женщина в одеяниях матери семейства стояла у котла, помешивая тину, и на крик жителя развернулась всем телом.
— Речник Фрисс? Я слышала одну историю о Речнике с таким именем, но там такое наплетено… Ты спешишь, наверное? Иди вниз по течению до конца участка, и там увидишь наш дом. Он самый большой! У вас там свои разговоры, мы подслушивать не будем… Дом семьи Моско, обвешанный тиной со всех сторон, встретил Фрисса молчанием. Речник остановился у дверной завесы, глядя на неё с нерешительностью и даже робостью. С тех пор, как Геса изгнали из Речников, он затворился в своём доме и целый год никого не хотел видеть, а на Фрисса и Найгиса был сердит особенно — из-за той истории с закрытием «Флана», после которой Астанен и выгнал его. А через год Фрисс отправился в Олданию на десять лет, и больше никакие слухи о Речнике-изгнаннике не доходили до него. До тех событий они с Гесом были дружны, Фрисс не одну битву прошёл в его отряде, и Гевелс Кегин с ним знался… может, не выгонит? Никто не ответил на стук, и Речник тихо вошёл в полутёмный дом.