Стремление Рохаса к власти заставило противостоящие ему силы объединиться. Летом 1945 г. компартия, Национальный крестьянский союз, антияпонская армия Хукбалахап, Конгресс рабочих организаций создали Демократический альянс. В программе Альянса содержались требования наказания коллаборационистов, образования независимой Филиппинской республики, проведения аграрной реформы и предоставления рабочим права заключать коллективные договоры. Альянс выступил в поддержку выдвинутой Партией националистов кандидатуры Осменьи в президенты независимых Филиппин. В ответ на это группировка Рохаса покинула Партию националистов, образовав новую, Либеральную партию. Большинство руководящих членов Партии националистов повторили маневр Рохаса.
В подготовке и в проведении выборов Рохас мог рассчитывать на полную поддержку США, что было крайне важно, потому что экономика Филиппин была разорена войной и страна зависела в снабжении всем необходимым от США. К тому же за Рохасом стояли крупнейшие помещики и банкиры. В его руках были полиция и средства массовой информации.
С небольшим перевесом на выборах победил Рохас.
Филиппины стали единственной страной в Юго-Восточной Азии, которая вышла из войны, приобретя более правое правительство, чем до войны, но, как и в других странах региона, обстановка в новой Филиппинской республике была чревата гражданской войной. Устраненные от ее руководства радикальные круги, вынесшие основную тяжесть борьбы с японцами, не хотели без боя отдавать то, чего им удалось добиться за годы борьбы.
Заключение
Все попытки премьер-министра Японии Койсо нащупать пути к почетному миру, предпринимавшиеся им в течение зимы и весны 1945 г., наталкивались на сильнейшую оппозицию милитаристов и к тому же сами по себе не выходили за рамки дилетантских шагов. Достаточно упомянуть о связи премьера с авантюристом Мюбинем, который обещал Койсо установить контакт с Чан Кайши и вывести Китай из войны. Выбор такого недостойного посредника вызвал недовольство даже у тех, кто был за скорейшее окончание войны. Тем более были недовольны действиями Койсо руководители армии, которые в своих попытках добиться отставки премьера сваливали на него вину за поражения в войне. Койсо, со своей стороны, старался переложить ответственность на генералов. Несколько раз он пытался вывести из кабинета своего основного антагониста — военного министра Сигемицу, но военные на это не соглашались, подчеркивая тем самым свое отношение к премьеру. Наконец, вначале апреля 1945 г. Койсо в отчаянии обратился к императору с предложением коренным образом перетасовать кабинет. Император выслушал его, но ничего не ответил. Холоден был и хранитель печати Кидо. Это был недвусмысленный знак, и 4 апреля Койсо сообщил Кидо, что подает в отставку. На следующий день отставка премьера была принята.
* * *
Порой, когда следишь за событиями времен войны в Японии, создается впечатление, что наблюдаешь за долгой и сложной игрой, правила которой внешнему наблюдателю понять не дано. Идет страшная война, от которой зависят судьбы Японии, миллионы людей уже погибли и миллионы безвинно погибнут в ближайшие недели. Актеры, кланяясь и шипя друг на дружку толкаются на сцене, делясь на воинственных и менее воинственных, сговорчивых и несговорчивых, но эти различия выглядят как различия в политических воззрениях свифтовских героев, спорящих о том, с какого конца разбивать яйцо, при условии, что его все равно намерены скушать.
От того, что сдержанный Койсо уступил место чуть менее сдержанному Судзуки, тогда как на них покрикивали совсем не сдержанные Анами и Тодзио, а на это с неодобрением смотрел маркиз Кидо и покачивал головой сам Его Величество — от этих игр ничего ровным счетом не менялось. Война шла, какие бы планы выхода из нее ни рождались в головах соперников. Ровным счетом ничего не менялось от бесконечных перестановок и подсидок, тогда как участники игр относились к ним крайне серьезно и порой жертвовали своей жизнью ради того, чтобы передвинуть свою фишку на поле противника.
А в последние недели войны интенсивность игр, особенно с вовлечением в них императора выросла до кафкианских масштабов.
В Японии времен войны не было почти обязательного правила больших войн наличия военного вождя. Это не обязательно Сталин или Гитлер, таковым могут являться и Чан Кайши, и Черчилль. На время войны такой лидер незаменим. Можно менять генералов — но не лидера, президента, премьера — назовите его как хотите.
В Японии теоретически государством правит император и он принимает кардинальные решения. Но он никогда не вел войну, а лишь подписывал указ, который, на его взгляд, выражал точку зрения победившей части властных структур. Когда к нему пришли, чтобы он подписал эдикт о начале войны со всем миром, он подписал его, потом как бы исчез со сцены, пока не пришло время подписать эдикт о мире. И если он возникал на сцене в промежутках, то это была фигура безмолвная.
Если генералов в Японии меняли, то делало это не правительство, а другие генералы, главнее главных. Назовем их Ставкой. У Ставки была сверхзадача покорение Азии. Хотя никто не осмелился задать Ставке вопрос: а какого черта она вам сдалась?
Подобного рода вопросы диктаторам не задают.
Даже если у этого коллективного диктатора нет индивидуального лица, он может в одночасье отправить в отставку самого главного милитариста и вроде бы вождя — генерала Тодзио, выгнать Хомму и Ямаситу — самых славных полководцев. А уж премьеров этот коллективный диктатор сменил несчитано.
При том эта Ставка также не имела постоянного состава и постоянного мнения.
Поэтому мне движение Японии по пути войны напоминает более всего суету муравьев возле входа в муравейник, окруживших большой сучок. Каждый муравей бежит вроде бы в свою сторону и тянет сучок куда ему вздумалось. А ведь сучок всегда движется только к входу в муравейник.
А это общее движение определялось той главной целью, что лежала между конкретными кампаниями, завоеваниями и бомбежками, а именно — проговаривались генералы или нет — нападением на СССР, войной с СССР, покорением Сибири.
Недаром до 1945 года, когда войска и техника были чрезвычайно нужны на всех фронтах, у южных границ СССР томилась в ожидании сигнала, который так и не наступил, гигантская Квантунская армия — полтора миллиона солдат, тысячи орудий, сотни танков и самолетов. Ее продолжали приоритетно снабжать и готовить. Убеждение в том, что «как только мы разделаемся с остальными врагами, мы возьмемся за Россию», никогда и никуда не пропадало.
Более того. Во всех играх с переменой мест слагаемых премьеров и министров, почти всегда Ставкой продолжали руководить выходцы из Квантунской армии, ее выдвиженцы и клевреты.
В любой армии есть плохие генералы и хорошие, со своим мнением и без такового, но даже в самые тяжелые времена им не приходит в голову отказаться выполнять приказы сверху и вместо этого вести свою дивизию куда глаза глядят. В японской армии это было обычным делом. И маршал, и генерал, и полковник мог отказать в повиновении своему командиру, потому что у него было свое мнение.
В этом отношении Япония оставалась феодальной страной и ее армия несла многие черты феодального самурайского войска.
К концу войны, когда уровень психоза в армии и обществе в целом перевалил через все мыслимые водоразделы, борьба за свое мнение резко обострилась, но палочку тем не менее муравьи продолжали тянуть в нужном направлении.
В 1945 году мысли о нападении на СССР потускнели настолько, что вряд ли можно было найти человека, который в это верил. Теперь Квантунская армия стала силой оборонительной. А как таковая сразу потеряла свое влияние. Тем не менее «квантунцы» продолжали заправлять в Токио.
Как только Квантунская армия стала оборонительной и война с СССР стала нежелательной. Ее стали ощипывать ради затыкания дырок на других фронтах.
В течение первой половины 1945 года ее численность уменьшилась на треть, а качество, наверное, втрое, так как вместо профессиональных, прошедших Китай и ЮВА частей в нее вливались маньчжурские новобранцы, корейские юноши и другая покоренная публика, которая воевать не хотела и не умела. При катастрофическом падении производства военной техники, Квантунская армия теряла танки и авиацию. Тришкин кафтан трещал по всем швам.