Выбрать главу

Еще не был взят Париж и французские дивизии еще находились у Седана, когда японское правительство обратилось к Франции с нотой, в которой "предупреждало", что в связи с "создавшейся обстановкой" стало возможным вторжение китайских войск во Французский Индокитай. Ввиду этой угрозы Япония потребовала от Франции "закрыть все наземные коммуникации и порты" и в первую очередь железнодорожную ветку от Хайфона до китайской границы и железную дорогу Юньнань - Куньмин, которая обслуживалась французами. Несмотря на тяжелое положение, французское правительство ответило достаточно резко и тогда же заявило протест по поводу бомбардировки Юньнань - Куньминской дороги. Следующим ответным шагом французов и англичан было подписание 12 июня в Бангкоке договора о ненападении между Таиландом с одной стороны, Англией и Францией - с другой. Правда, Таиландом был немедленно подписан и договор с Японией. Это не был договор о дружбе, как его принято называть, стороны лишь обязались "обмениваться информацией и консультироваться по вопросам, представляющим взаимный интерес". Тем не менее положение в Таиланде, где давно, активно и небезуспешно трудилась японская агентура, складывалось благоприятно для Японии.

Новая обстановка требовала новых людей. Кабинет слишком осторожного Ионаи доживал последние дни, однако продолжал бурную дипломатическую деятельность. События в Европе благоприятствовали тому, чтобы осуществить план блокады Китая с юга, закрыв пути снабжения из Французского Индокитая и из Бирмы. Франция была разбита, последние английские войска уже покинули Дюнкерк, и судьба Англии, казалось, тоже предрешена.

17 июня вице-министр иностранных дел Японии вручил французскому послу в Японии ноту с требованием немедленного прекращения провоза через Индокитай оружия и боеприпасов для Китая. Французское правительство, во главе которого уже стоял Петэн, через два дня ответило, что с 17 июня оно наложило запрет на провоз горючего и грузовых автомобилей и примет меры к дальнейшему ограничению перевозок. Франция старалась устранить угрозу своим владениям в Юго-Восточной Азии путем уступок.

Теперь надо было добиться от Англии закрытия Бирманской дороги. Осуществлению этого способствовало убеждение Черчилля в том, что японцев надо задобрить любой ценой. Английский премьер не верил в возможность войны на Дальнем Востоке, но боялся ее спровоцировать. Оставались еще надежды, что Япония обратится против Советского Союза или попытается окончательно расправиться с Китаем. Любой из этих путей устраивал английское правительство, так как означал, что можно на время выкинуть из головы заботу о Сингапуре и Гонконге. Довод, что Бирманской дорогой можно было пожертвовать без ущерба для союзного Китая, так как она находилась в плохом состоянии и требовала ремонта, стал выдвигаться позднее, когда политика Черчилля обнаружила свою трагическую слабость: страстный борец против Мюнхена, сваливший Чемберлена именно своими горячими выступлениями против компромиссов с фашистами в Европе, Черчилль оказался "мюнхенцем", когда речь зашла о Востоке.

После некоторых дипломатических проволочек английское правительство с 19 июля 1940 г. закрыло Бирманскую дорогу, а также Гонконгский порт. Более того, Черчилль предложил в знак доброй воли вывести две индийские бригады из Сингапура. Выступая в палате общин 18 июля по поводу закрытия Бирманской дороги, Черчилль оправдывал свой "маленький Мюнхен" тем, что за ближайшие месяцы "время, полученное таким образом, может привести Японию и Китай к справедливому беспристрастному решению, свободно принятому обеими странами". Нужно было очень крепко смежить веки, чтобы не видеть, что этот шаг вызвал резкую антианглийскую реакцию в Чунцине, где его рассматривали как прямое предательство, да и в Вашингтоне встретил раздражение. Не было единства по этому вопросу и в самой Англии. Против решения Черчилля выступил, в частности, его заместитель Эттли, который заявил, что сомневается, будто "японской угрозы Малайе теперь не существует. Есть все основания полагать, что Германия в последние дни достигла важного соглашения с Японией, и нелишне было бы принять меры для укрепления обороны Сингапура с суши".

Но Черчилль был убежден, что судьба Британской империи и всего мира решается только у берегов Англии и угроза со стороны Японии, так прочно завязшей в Китае, невелика.

Добившись фактической блокады Китая с юга и востока, японские милитаристы не успокоились. На политической авансцене появился принц Коноэ. В эти дни он выступил со своей давнишней идеей, для воплощения которой в жизнь раньше не было удобной возможности: распустить все политические партии и создать одну, послушную правительству. 26 мая на узком совещании под председательством Коноэ было решено добиваться санкции императора на роспуск партий и создание Высшего совета обороны. В начале июня правые партии официально заявили о желании самораспуститься и слиться в едином порыве страны - к войне.

Одновременно усиливалось давление на правительство Ионаи. Уже 5 июня советник правительства Кухара, известный милитарист и реакционер, посетил Ионаи и потребовал от имени правых групп отказаться от "следования" за Англией и США, а также (что было важнее) немедленно принять решительные меры против "третьих государств, которые оказывают помощь Китаю", т. е. против метрополий Европы. Ионаи отказался принять ультиматум, и Кухара вышел из его кабинета. В разгар этого кризиса пришли известия о капитуляции Франции, и давление на правительство усилилось. Параллельно шел процесс ликвидации последних демократических свобод в Японии - в частности, в июне объявила о своем самороспуске Всеяпонская федерация труда. Тогда же генерал Анами от имени военных заявил министру двора: "Кабинет Ионаи по своему характеру совершенно не подходит для достижения договоренности с Германией и Италией. Существует опасность, что мы можем опоздать. Чтобы должным образом действовать в такое чрезвычайно ответственное время, не остается ничего другого, как сменить правительство".

Нельзя преувеличивать умеренность Ионаи и его сторонников - ими руководило основанное на трезвом расчете опасение, что в случае войны с США и Англией Япония неизбежно будет разгромлена, даже если ей удастся на первом этапе войны добиться каких-либо успехов. Ионаи и поддерживавший его начальник Генерального штаба армии принц Канин стремились в конечном счете к той же цели, что и Коноэ, но желали добиться ее с меньшим риском.

17 июля принц Коноэ посетил императорский дворец, а 22 июля кабинет "национального единства" был сформирован. Ключевые посты в нем занимали сам Коноэ, министр иностранных дел Мацуока и военный министр генерал Тодзио.

Существует достаточно обширная апологетическая литература о принце Коноэ. Образ великого государственного деятеля, который выходил на авансцену политики в критические моменты японской истории для того, чтобы внести разум, умеренность и сдержанность в ход событий, человека мягкого и в целом скорее жертвы обстоятельств, оказавшихся сильнее его, нежели реального лидера японского милитаризма, встречается не только в японской, но и в западной литературе. Достаточно привести характеристику Коноэ, предложенную американским исследователем Толандом: "Коноэ был уникальной личностью - князем по рождению и социалистом в глубине души. Он казался мягким, застенчивым, чуть ли не слабым. Для тех, кто знал его хорошо, он представлялся человеком болезненно совершенного вкуса и отличался такими широкими интересами, что мог выслушивать с сочувствием представителей всех политических взглядов. В действительности тот факт, что он с таким сочувствием всех выслушивал, создавал впечатление у каждого, что он согласен именно с ним. Он никогда не мог принять решение сразу, так как ему требовалось время, чтобы ознакомиться с точкой зрения всех заинтересованных сторон, но после того как он принимал решение, почти ничто не могло заставить его изменить свою точку зрения. "Он становился несокрушимым", - вспоминал его секретарь... Будучи продуктом изысканного общества, одной ногой стоявшего в прошлом, другой - в будущем, принц Коноэ скрывал под своей учтивостью и личным обаянием глубокое чувство преданности своей стране и такой глубокий цинизм, что он не доверял ни одному человеку, включая себя самого".

Разумеется, утверждения о миролюбии и тем более о каких-то "социалистических убеждениях" Коноэ неверны. Коноэ стоял во главе правительства в 1937 г., когда началась японская агрессия в Китае; будучи вынужденным оставить этот пост в 1939 г., когда японские войска завязли в Китае, он не отошел от руководства страной. Мы находим имя Коноэ в списках всех основных групп и течений за ликвидацию демократии в Японии, за усиление военного комплекса. Коноэ возглавлял движение за новую политическую структуру, стоял во главе милитаристской Ассоциации помощи трону; он был одним из основных акционеров монополистической группы "Сумитомо" и зятем главы этого концерна. И не случайно в момент, когда японские милитаристы официально приняли лозунг "Не упустить автобус", они поставили во главе страны именно Коноэ.