Выбрать главу

Но потом она уходит. Уходит, легко целуя меня на прощание, в последний раз в робкой надежде протягивая мне ладонь. В молчаливой просьбе прижавшись горячим лбом к моей щеке.

Ждёт… а вдруг?.. Но нет. Чудес не бывает.

Прижимаюсь к прохладным пальцам губами, мысленно благословляя Грейнджер и (черт возьми!) ее друзей. Я почти надеюсь, что гребаный Поттер победит, и я смогу часами сидеть вот так, уткнувшись в ее ладони, вдыхая один с ней воздух.

Шорох мантии, скрип двери.

Кажется, я так и не сказал ей самого главного.

Впрочем, скажу после. Ведь она обязательно вернётся ко мне, чего бы ей и мне это ни стоило.

Мне тридцать семь. Я ещё достаточно молод, но чувствую себя безнадёжным стариком. Все двадцать лет, приходя к ней, я чувствую себя неживым, боясь сказать или сделать что-то не так. Хотя она и принимает меня любым, я же говорил.

Моя жена, Астория, знает, где я сейчас и с кем. Первые годы она плакала и умоляла меня оставить Грейнджер в покое, даруя тем самым спокойствие и ей. Но я вновь и вновь малодушно наступал на чувства своей красивой и любящей, но, что греха таить, нелюбимой, жены. Позже она горько смирилась с ее молчаливым присутствием в нашей жизни, закрывая глаза на мое редкое отсутствие. В остальном же я давал ей иллюзию идеальной семьи, и большего Астория уже просить не смела.

Я мерно вышагиваю по хрусткому коричневому гравию, предвкушая встречу с моей Гермионой Грейнджер. Иду, не оглядываясь, зная, что любопытные жители деревушки Уолсингем уже давно заприметили меня — так уж повелось, что в этом пуританском и, я бы сказал, набожном месте, моя темная, пропахшая летучим порохом и парфюмом Астории мантия совсем не к месту. Но раз в год они готовы потерпеть меня, не задавая лишних вопросов.

Почему мы встречаемся именно здесь? У меня нет ответа. Но когда Поттер нехотя, с явным презрением ко мне, выплюнул название места, где я могу встретиться с ней, моя ненависть к нему потеплела на градус. Не более.

Я почти на месте.

Останавливаюсь, крепче сжимая в руках привычный букет белоснежных роз. Неуместно роскошных, одуряюще ароматных роз. Мне нравится думать, что она принимает их с явным возмущением — прошло столько лет, а я так и не научился любить Грейнджер без постоянного желания вывести ее из себя.

Шипы больно колют ладони, отрезвляя.

Ещё минута, и я на месте.

Она молчаливо встречает меня, приглашая просто присесть рядом с ней. Я так же без слов кладу цветы подле неё, воображая в голове тысячи фраз, которые мог бы сказать ей.

Я скучаю. Это же так просто.

Я люблю тебя. Это уже сложнее, но как же необходимо!

И я знаю, она непременно ответит мне. Прошелестит тихим голосом, так незаметно, что и не поймёшь сразу, она ли этоили шёпот листьев где-то высоко в кронах грустных берёз. Обнимет легко и прохладно, словно июньским ветром обдаст по плечам.

Мне уютно рядом с ней. Я говорю множество слов, которые, наверное, не сказал бы никому.

О своей бессоннице. О том, что я не люблю, но так уважаю свою жену за смелость оставаться со мной, навечно спрятавшись в ее, Грейнджер, тени. О своём отце, смерть которого стала для меня ударом — и о крамольных мыслях, что случись это многими годами ранее, все в моей, и ее жизни, могло бы сложиться по-другому. О матери, тихо тоскующей в своей пустой бездушной спальне. О сыне, наверное, единственном, кто не даёт мне сойти с ума. И ежедневно с этого самого ума меня сводящем.

А она все слушает. Безропотно, тихо. Так, как умеет только она. Моя Грейнджер. Перебирает молчаливыми прохладными прикосновениям нежные лепестки нелюбимых роз, зная, что сама она рассказать ничего не посмеет.

Говорю ей, что каждый раз обещаю себе, что этот июньский визит — последний. И каждый раз безжалостно и малодушно нарушаю это обещание, ведь эти редкие встречи — единственный шанс излить своё прогнившую тоскующую душу.

Но она стойко принимает и это откровение, только шёпот крон в вышине становится печальнее.

Я не смею поднять глаз. Корю себя за своё присутствие здесь,раз за разом вчитываясь в красивые резные буквы, темнеющие на светлом, с розоватыми прожилками, мраморе. Беззвучно прошу прощения, будто это может изменить написанное.

Гермиона Джин Грейнджер. 19.09.1979—02.05.1998.