На глазах появились слёзы и вновь боль в груди. Упав на колени и прижав к груди руки, я стала плакать. Плакать долго и мучительно. Я тоже его люблю. Люблю. Женщина тем временем улыбнулась и присела рядом, обнимая как мать. Поддавшись эмоциям я стала рыдать ей в плечо, обнимая в ответ. Тем временем мне становилась намного спокойнее. Боль постепенно стала отступать, уступая место усталости. Я даже не заметила, как меня забрал сам Морфей, показывая кошмарные моменты, а потом, показывая, что всё будет прекрасно. Просто надо пережить. Вернулась я в сознание в больничной палате. По комнате чувствовался легкий аромат кофе, который приятно щекотал мои рецепторы обоняния. Однако когда я открыла глаза, никого не заметила. В этот же день ко мне завели родителей и брата. Мама с папой с кем-то беседовали по телефонам, писали какие-то сообщения. Брат был спокойным и смотрел на меня с омерзением. У этих людей не наблюдалось ни одной эмоции по поводу моего недавнего инцидента.
- Микаэль, ради всего святого, что ты с собой сделала? Зачем нужно было резать вены да ещё и вдоль?! - Кричала она, не отводя от уха телефонный аппарат, который порядком мне уже надоел.
- А вы, какого черта, со мной поступаете так грубо? Зачем вы лишаете меня шанса на счастье?! Зачем лишили меня Майлза? – Закричала я, совершенно не стесняясь быть услышанной.
- О чем ты говоришь? – Не понимала женщина, наконец оторвавшаяся от телефонного звонка.
И я начала им объяснять всю причину в полном объеме. Они ахали и охали, а я продолжала. Продолжала ровно до тех пор, пока у нас не начался самый настоящий скандал. Я встала на свои еще слабые ноги и болевшими руками стала размахивать в стороны, ударять в стены и отстаивать своё мнение. Боль меня почему-то не остановила швырять на пол пузырьки с лекарствами, аппаратуру, постельное белье. Мне было обидно за них. За отсутствие эмоций на мои выходки. Нет, одна была - шок. Но не более! Только брат оставался спокойным как удав. А я продолжала ходить по палате, ударяя по стенам. Швы на запястьях уже давно порвались, поэтому бинты были пропитаны кровью. Вскоре пропитались и мои босые ноги, которые ступали по осколкам стекла от баночек. Стекла впились в мои ступни, но я их просто напросто не чувствовала. Будто все мои рецепторы были сейчас заглушены, отключены как по мановению волшебной палочки. Как только я закончила свой длинный монолог, состоящий из своей защиты, родители вышли странно посмотрев на меня. Брат стоял некоторое время на месте и смотрел на меня как на врага народа. И вроде собрался уходить, только когда дверь за родителями закрылась, набросился на меня, припечатав меня к полу. Осколки стекла впились мне прямо в спину, задевая нервы у позвоночника и как бы прорезая стеночки. Элджей, так зовут моего брата, несколько раз ударил меня по лицу, и один сильный удар влепил мне в солнечное сплетение. Потом положил руки на мою шею и начал нещадно давить. Я стала кашлять, ловить ртом воздух, ослабевшими руками оттолкнуть его от себя. Всё было произвольно.
- Сучка, как ты смеешь так накатывать на моих родителей?! Кто тебе разрешал вякать малолетняя шлюха? Неужели пошла характером в ту стерву? – Улыбаясь как идиот, он шептал мне прямо в лицо гадости, которые я ранее слышала в адрес своих одноклассников и учителей.
Когда я уже потеряла сознание, ко мне на помощь прибежали медики и охрана. Они откинули в сторону Элджея, а меня перенесли в другую палату и там откачали. После этого инцидента я молила не впускать ни родителей, ни брата. Даже друзей, хотя Надин, она являлась ангелом, приходила вместе с братом своего зятя. А когда я стала чувствовать себя намного лучше, меня закрыли в психушке, на несколько месяцев.
Четвертое пребывание не такое уж и интересно е было. Просто сорвалась во время учебы, когда стали говорить, что чертовщины не существует. Тогда много стрессов на меня вывалилось, и вот я не выдержала.
Единственное, что меня не радовало – это то, что теперь каждый день подвергалась насилию. Все время, пока я училась. Старалась избегать общения, Надин за меня жутко стала беспокоиться. Та грустно смотрела на меня со стороны. А как она срывалась, когда видела на моей руке синяки. Каждый праздник, выходной, любая провинность и я оказывалась на полу, харкая кровь и захлебываясь в своих же слезах. После меня заставляли учить азы убийства нечисти. Брали с собой на очищение города, а я этого не желала. И не раз грозились отдать меня на растерзание их друзьям, что заглядывались на моё тело, иногда распуская руки. А что еще было? Они упоминали, что я не родная их дочь и наплевательски относились ко мне. Даже кормить стали объедками. А я не ела. Не ела очень долгое время, потом меня стали подкармливать одногруппники.
Так длилось до двадцати, пока я училась на своём медицинском, и то не до конца. Как раз был прекрасный солнечный день, все радовались теплому солнышку. Первое сентября пусть и омрачало мысли учеников и студентов, но ни один не говорил, что не придет. Так произошло и сегодня. Я пришла вся избитая, с кучей косметики на лице. Только мозоли на руках никак не могла скрыть. Прошла типа линейка, и все отправились на беседы с преподавателями. Именно в этом новом учебном году, я встретила брата Надин, который совсем недавно жил в Канаде. Здесь он был по обмену. Он мне открыл очередной путь к солнцу. Он без моего спроса пришел ко мне домой, собрал абсолютно все мои вещи и, взяв за руку, потащил к авто. В багажнике оказались все мои сумки с важными вещами, а я оказалась на переднем сиденье. А потом парень сообщил, что он не намерен оставлять все издевательства надо мной без какого-либо действия. Леон, брат Надин, отвез меня к себе на квартиру, где предоставил комнату. Я отпустить его просто не смогла и тогда разрыдалась уже у него на плече, бормоча проклятья на строгую судьбу. Леон оказался очень хорошим парнем и вскоре я мы с ним начали встречаться. Для моей защиты он прописал меня в своей квартире, а когда мне исполнилось двадцать один, его убил Элджей в какой-то подворотне. Снова поток слёз, но я справилась и даже смогла помочь Надин. Мы снова стали лучшими подругами. В день смерти моего второго парня, ведь мы с ним начали встречаться , на моём запястье появилась аккуратная метка соулмейта, так хорошо устроившаяся на конце моего шрама.
И вот мне двадцать семь, работаю в психиатрической больнице. Свою типа семью я уже лет как шесть не видела, да и не желала. Я была счастлива проходить своей дорогой и не осматриваться по сторонам. Просыпаюсь в своей квартире, иду в душ, ополаскиваюсь. В это время у меня варится ароматный кофе, который я выключаю уже свежей. Наливаю в огромную для своего времени кружку, достаю печенья. Вот и сижу голая, листаю книгу, которую совсем недавно одолжила мне пациентка, которая выписалась и теперь мы с ней часто встречаемся в аллее. Ровно в семь иду одевать свой свитерок, джинсы. Закалывая волосы в небрежный хвост, хватаю свою сумочку со всем нужным, иду на свою любимую работу, где помогаю людям обрести свой разум обратно.
Минут пятнадцать торчу в метро и десять топаю до лечебницы, вокруг которой высажен изящный сад. На скамейках сидят «больные» мило беседуя с такими же как они. В холе чисто, пахнет лекарственными препаратами и средством обеззараживает окружающие вещи и среду. Милые медсестры в белоснежных халатиках и с длинными волосами. здоровые мужчины хорошего телосложения. Пациенты не нервируют. Бывают истеричные, но они в соседнем крыле и волноваться особо не о чем.
В ординаторской я снимаю свою ветровку, кладу все в свой шкаф. Ухожу к стойке, где главная медсестра отдаёт указания.