- Что будем делать? – вдруг подал голос Альберт.
- Точно не могу сказать, но, по крайней мере, сейчас с имитируем допрос, после чего мешок на голову Маринке накинем и в грузовик, а сами едем как можно дальше отсюда!
- А вдруг просекут? – друг прикурил сигарету. Я сделал то же самое.
- Брат, нам главное выбраться из этого ада! То что будет, того мы не изменим!
- Ясно! Ладно! Не будем тянуть время! Как споро закончим начатое дело, так окажемся в моей квартире!
- Ты прав! Засиделись мы в гостях изрядно! Пошли! – улыбнувшись другу, я выбросил окурок в сторону и первым вошёл в барокамеру. Друг не отошёл ни на шаг.
На полу плитка зелёного цвета, полностью заляпанная грязью и кровью. Стены и потолок из белой плитки, местами также запачканные кровью. По бокам стен врезаны вентиляционные отверстия, по которым поступает газ. В центре газовой барокамеры сидит девушка. Её ноги и руки скованны в медные кандалы. Лицо осунувшееся. С ресниц стекают крупные капли слёз и пота. Причёска уже давно не походит на девичью. Будто дворовой псине всю шерсть блохи закусали. Всё тело худое и грязное.
Я подошёл к девушке. С моих ресниц пытаются сорваться слёзы. Присел на обои колени и прижал её всеми силами, словно родной отец собственную дочь, которую не видел уже лет тридцать, но пора дознавать.
- Что же ты творишь?! Марин, может, объяснишь, как ловкая девчушка попалась в лапы зверя?! – поинтересовался я.
- Я не стану ничего объяснять штабным крысам и предателям! Вы изменили родине, присягнув этому самому зверю! О вас наверняка чуть ли не песни слагают, мол, две русских свиньи оставили свой загон ради небольшой лужицы грязи в чужом дворе! Вы изменники родины и понесёте наказание! Ясно вам это?! – временами отплёвываясь, девушка говорила чуть слышно.
- Ну, нет родины! Это не наш мир, а значит, здесь мы ещё не рождены! Как ты это не поймёшь! Послушай, мы здесь лижем задницу фашистам только чтобы тебя вытащить отсюда и вернуться домой всем вместе! – я начал объясняться, словно нашкодивший мальчонка.
- Говори теперь! Они, как и всем предателям пообещали мир во всём мире, только у этого народа не будет больше счастья ближайшие семьдесят лет!
- Солнце, ты слышишь только себя, а то, что мы каждый день нарываемся на неопределенность, это тебя совсем не колышет! – за меня признался Альберт.
- Не называй меня так! Меня уже ничего не колышет! Скорей бы пришла моя очередь здесь сгореть! Это лучше, чем выслушивать всякий бред изменников!
- Мы спасём тебя!
- Как ты это сделаешь Макс? Вас же убьют? – вдруг переменилась в лице девушка.
- За нас не переживай! Главное чтобы хоть один из нас живым вернулся в квартиру и тем самым закрыл портал! Я сейчас притворюсь раненным, Альберт подходит и хоронится у дверного проёма, а ты зовёшь охрану! Их ходят по двое! – я пояснил план девушке. – Выведем тебя вместо тех двоих, а дальше будем полагаться только на коробку передач и педаль газа автомобиля!
Вдруг, неожиданно для ребят, снаружи завыла сирена. Послышались, кличь советских солдат и пение гильз ППШ. В барокамеру вошёл оберфюррер, чьё лицо уже врезалось в мою память. Когда он вышел, я дал поручение другу действовать примерно по тому же плану, но уже без меня. Времени на споры не было. Мы вышли из газовой барокамеры и рассредоточились по сторонам.
Держа девушку крепко за руку, друзья уходят в сторону Форда. Всюду паника. Выстрелы. Взрывы. Крики. Окружённый резкой сменой обстановки, я стою оглушённый непривычным обстрелом. «Штурм. Как это я сразу не догадался. Русские солдаты напирают, а фашистов становится всё меньше» - подумал я. Чья-то рука схватила меня за рукав и потащила куда-то в сторону. За стеной одного из бараков меня привели в чувство сильными хлопками ладони по щекам. Рядом вновь оказался оберфюррер.
Придя в чувство, мои руки зацепили МР-38. Напарнику приказал куда-нибудь спрятаться. Не хочу терять хорошего друга в последние дни. Сам же поднял ствол автомата, перезарядил и надавил на курок, уничтожая фашизм. Немцы отступали, погнав большую массу пленных в смертельный забег. Некоторым из них ещё предстоит сжечь оставшихся в живых пленников и уничтожить барокамеры, которые создавались около двух лет. Оберфюррер услышал приказ и тут же принялся его выполнять. Он побежал в сторону одной из вышек.
Мне понравилось направление его мыслей, и направился к противоположным вышкам. Оказавшись рядом с вышкой, я вцепился руками в деревянную лестницу, поставил правую ногу на нижнюю перекладину и полез вверх. Миг и я на вышке. Из ножен достал короткий нож и напал на фашиста. Лезвие ножа врезалось ему в самый низ позвоночника. Тот всхлипнул, попытался вывернуться и ударить меня, куда кулак Бог пошлёт, но не попал в увернувшегося противника и зашатался на краю лестницы. Толчком левой ноги послал врага вниз. Мимолётный крик, шлепок о землю и тишина. Больше никто не нападёт со спины, но зарекаться не стоит.